Зов Арктики

— Трамвай дальше не пойдет, — попробовал пошутить я, — кому до Берингова пролива — вылезай.

Но никто не засмеялся. Мне и самому-то было невесело.

Тысячи километров прошли, а на последних сотнях сломаться!

Мы сидели в кают-компании и уныло молчали.

Вдруг вошли Отто Юльевич и капитан Воронин.

— Прошу всех собраться, — сказал Отто Юльевич.

— Мы все здесь, — ответил кто-то.

— Положение наше серьезное, — Отто Юльевич говорил очень строго, — но не безнадежное. Все зависит от нас самих. Никто, кроме нас здесь, ледоколу помочь не сможет. Мы с капитаном решили сменить лопасти среди льдов. Для этого надо опустить нос и поднять корму. Мы должны перенести весь уголь из кормового трюма в носовой. А двухгодовалый запас продуктов из носового трюма поднять наверх. Предлагаю разбиться на две бригады. Работа — круглые сутки по шесть часов в смену. — Он посмотрел на часы. Было без десяти двенадцать. — Начинаем через десять минут.

Десяти минут хватило только на то, чтобы разбиться на бригады. Я попал во вторую бригаду.

Нашу бригаду отправили спать.

Без двадцати шесть нас подняли.

Буфетчик принес еду и кофе.

Я надел ватник, сапоги, рукавицы.

— Замотай шею полотенцем, чтоб уголь не засыпался, — посоветовал доктор Лимчер, наш бригадир.

Рядом стоял Отто Юльевич в такой же рабочей одежде.

— Отто Юльевич, я знаю, что вы всю ночь не спали, — сказал доктор Лимчер. — Вам необходимо отдохнуть.

— Я сам это сделаю, когда найду нужным, милый доктор, — отозвался Отто Юльевич.

Всю ночь Отто Юльевич сидел над чертежами корабля.

Он подсчитывал, сколько и куда надо перенести груза, чтобы поднять винт.

По расчетам получалось, что винт полностью не поднимется, а лишь слегка покажется на поверхности. Поднять можно было бы и выше, но тогда судно могло опрокинуться при самом слабом ветре.

МЕШОК С УГЛЕМ

Мешок с углем весил восемьдесят килограммов.

Лебедка поднимала из третьего трюма четыре таких мешка.

Тут мешок надо было подхватывать, вскидывать на плечо и тащить на нос. Там из него высыпали уголь в трюм, выбрасывали назад. С пустым мешком бежали снова на корму, бросали вниз, а полный мешок в восемьдесят килограммов уже ждал опять.

Первый мешок мне показался не очень-то и тяжелым. Я даже на плечи его не взвалил, а потащил на спине.

Навстречу мне спешил Отто Юльевич. Он уже отнес свой мешок.

— Петя, ни в коем случае не носите на спине. Только на плече — иначе вы быстро свалитесь, — сказал он.

Следующий мешок я, как все, нес на плече.

К одиннадцатому мешку стал уставать.

— Петя, держись! — крикнул доктор Лимчер. — Через пять минут перекур.

Пять минут — это как раз, чтобы дотащить еще один мешок.

Мы отдыхали ровно десять минут, прислонившись к поручням.

— Не пускает нас дух Норденшельда. Сам в этом месте зазимовал и других держит, — пошутил Кренкель.

Тогда он еще мог шутить.

— Встали, — сказал доктор Лимчер на десятой минуте.

Второй и третий часы я работал как заведенный.

Хватал за веревки мешок. Мне помогали закинуть его на плечо. Иду по ступенькам на палубу. Навстречу бежит кто-нибудь с мешком пустым. Я шел пошатываясь, но улыбался. Все, пришел. Сбросил. Теперь полминуты можно постоять. И еще минуту отдохнуть, пока пустым снова шел на корму.

Руки были в рукавицах, но их все равно больно терли веревки. Болели спина и шея.

Я шел с пустым мешком, расслабленно опустив руки, а радист Кренкель навстречу мне нес полный. Вдруг он пошатнулся, и мешок его стал падать. Я едва успел подхватить этот его мешок.

— Скользко тут, — пробормотал Кренкель, — ты прости.

Лицо у него было совершенно белое, даже под угольной грязью это было заметно.

Я помог ему положить мешок на плечо, но через секунду он опять как бы споткнулся.

— Кренкель! — подскочил к нему доктор Лимчер. — Я тебе говорю, поставь мешок. Нельзя с твоим сердцем такую нагрузку! Других у нас работ нет, что ли?

— Это не нагрузка, — бормотал Кренкель. — Не видишь, тут скользко, я и споткнулся.

— Идем, я тебя поставлю на другой участок. — И Лимчер взялся за мешок Кренкеля.

Но Кренкель стал вырывать его у Лимчера.

— Я не хуже других, понятно вам! — кричал он и тащил мешок на себя.

Наконец он взвалил уголь на плечо и пошел с ним на нос.

И тут я понял, что не у меня одного болят руки и ноги. У всех они болят сейчас. Но все носят и терпят. И даже сердечники вон таскают мешки. И сам Отто Юльевич. Он еще пошутить успевал, когда шел налегке.

И я так разозлился на лед, который сломал нам лопасти. И на этот проклятый уголь, который носишь и носишь, а его все не становится меньше! Я схватил очередной груз, и он показался мне легче.

В последние минуты около нас стояла бригада Громова.

— Сто двадцать шесть подъемов за смену! — сказал кто-то из них с уважением. — Нам такое не выдать.

— Выдадим. Сделаем сто пятьдесят, ясно? — ответил Громов зычным своим голосом.

Мы пошли в душ. По полу от нас текли черные струи.

Минут через пятнадцать в кают-компании мы ели уже полуобед-полуужин.

А потом без сил повалились на койки и сразу заснули.

МЕНЯ РАЗБУДИЛ ДОКТОР ЛИМЧЕР

Меня разбудил доктор Лимчер.

— Петя, вставай! Петя! Через двадцать минут выходим.