«Начальник тюрьмы Итидзима, проверив имя и возраст осужденного, сообщил ему, что, согласно приказу Министерства юстиции, приговор будет исполнен в этот день и от него ожидают, что он спокойно встретит смерть. Начальник тюрьмы спросил, не желает ли осужденный что-либо добавить к своему завещанию, составленному ранее, относительно своего тела и личных вещей. Зорге ответил: “Мое завещание остается таким, каким я его написал”. Начальник спросил: “Хотите ли вы еще что-то сказать?” Зорге ответил: “Нет, больше ничего”. После этого разговора Зорге повернулся к присутствовавшим тюремным служащим и повторил: “Я благодарю вас за вашу доброту” (согласно отчету, «мина сама, го-синсэцу, аригато». –
Говорил Зорге что-то о компартии перед смертью или нет, никому уже не выяснить. Юда Тамон или какой-либо другой свидетель тех событий могли выдумать это, понимая, как Зорге становится популярен среди коммунистов (а они были чрезвычайно сильны в Японии в 1950-е годы) и журналистов, – отсюда и упоминание о том, что разведчиков повесили именно «в годовщину русской революции». Впрочем, прокурор Юда обосновывал это решение традициями «благожелательства, характерного для японского бусидо»[726].
С той же долей вероятности и по тем же политическим причинам японские полицейские могли скрыть в документах факт произнесения подобных слов. Так или иначе, со здравицей на устах в честь Красной армии, с формальной благодарностью тюремщикам или же совершенно молча, Рихард Зорге сделал свой последний шаг. Люк открылся в 10 часов 20 минут по токийскому времени. В 10 часов 36 минут присутствовавшие констатировали, что земной путь нашего героя закончился, его сердце остановилось.
Глава сорок девятая
Ад
Тело Одзаки Хоцуми выдали его жене на следующий день. Прах Рихарда Зорге оказался востребован только пять лет спустя. Его, пусть и не официальная, но числившаяся таковой, жена никак не могла забрать останки мужа, и не только потому, что он умер в Токио. Екатерина Максимова скончалась более чем за год до казни Рихарда.
Архивное дело Р-28907, заведенное когда-то НКВД на Максимову Екатерину Александровну, 1904 года рождения, и Гаупт Елену Леонидовну, 1912 года рождения, хранится сегодня в Центральном архиве ФСБ, и по неизвестной причине оно до сих пор не рассекречено. Это особенно непонятно потому, что еще в 2004 году вышла книга генерала ФСБ в отставке Александра Михайлова (в соавторстве с Владимиром Томаровским) «Обвиняются в шпионаже», где одна из глав посвящена истории Екатерины Максимовой и той самой Елены Гаупт, а в 2008-м журналист и депутат Государственной думы РФ Александр Хинштейн опубликовал свой вариант тех же событий в книге «Тайны Лубянки», ссылаясь на те же самые – секретные теперь – документы[727].
Завод «Точизмеритель», на котором Екатерина трудилась еще с конца 1920-х годов, с началом войны был засекречен и получил номер 382. Максимова в то время работала на нем уже начальником цеха – большая и ответственная должность для 37-летней женщины. Жила там же – в доме на Софийской набережной, где получила комнату от Разведупра. Репрессии 1937–1938 годов обошли ее стороной, только Вилли Шталь, когда-то познакомивший ее с Зорге, в 1937-м был арестован и вскоре расстрелян. Очередь Екатерины Александровны пришла в 1942-м и совсем не с той стороны, откуда она могла ожидать удара, – к Зорге причина ее ареста имела довольно косвенное отношение.
8 мая 1942 года в Свердловске была арестована местная жительница Елена Гаупт – таксировщица финансового отдела управления железной дороги. Взяли ее по «сигналу» – некий «доброжелатель» сообщил в НКВД, что она скрывает свое немецкое происхождение, «не внушает доверия», а однажды не встала со стула при исполнении Гимна СССР. Невозможно сегодня понять, правда это или нет, но при аресте «выявили и криминал: хранила в портфеле переписанную от руки азбуку литеров, по которой определяется характер воинских грузов, следующих по железной дороге. Работая в архиве, вырвала из тарифных руководств и унесла домой пять схем железных дорог. Не имея отношения к воинским перевозкам, делает для себя выписки о передвижении воинских эшелонов типа: “В марте по Вагаю 1570 вагонов. Воинские эшелоны с Кирова и северной жел. дор. в Сибирь”»[728]. Совершенно непонятно, зачем Гаупт понадобилось все это делать – сама она этого почему-то так и не смогла объяснить, хотя следствие шло не один месяц.