«1. В течение продолжительного времени Инсон работал под руководством бывших руководящих работников Разведупра, оказавшихся врагами народа. Отсюда вытекает
2. Бывший начальник японского отделения (после Покладока) Сироткин оказался также японским шпионом.
3. По записям врагов народа в личных делах Инсона значится, что он был известен английской полиции как советский разведчик».
Эта справка была составлена 1 ноября – в те самые дни, когда «Икар» по-прежнему пытался выйти на связь с «Изопом», подставляя японской контрразведке «лепечущего» Иванова. Тот же «Икар»-Гущенко 13 ноября «нашел» Клаузена и поставил в деле Зорге жирную точку: «По данным агентуры… Инсон 11.11 застрелился в тюрьме, надо полагать, что его застрелили во время допроса. Арестован также Изоп, у которого захвачена большая сумма денег и радиостанция. Жиголо сидит, у него на квартире найдены дневники по вопросам политики Японии и сведения о разговорах и слухах среди политических кругов. Данные получены от… офицера, имеющего связи в контрразведке…»[693]
«Инсон» застрелился… И снова странное совпадение: по-немецки «не волнуйся, не беспокойся» (
Глава сорок седьмая
Кольцо Зорге
Признание бывшего резидента в работе на Москву – кульминация восьмилетнего чередующегося ожидания успеха, отпуска, отзыва, провала. О том, как это признание случилось, рассказывал один из немногих свидетелей этого – прокурор Ёсикава. Правда, и тут немало разночтений, связанных с тем, что Ёсикава рассказывал об этом не единожды, расходясь в деталях. Не добавляют ясности и пресловутые «трудности перевода», и особенности подачи материала в начале эпохи холодной войны, когда давал показания Ёсикава. Например, в версии Дикина и Стори Зорге, признавшись, разрыдался[694], но в выступлении самого отставного прокурора на слушаниях в Конгрессе США ни о каких слезах речь не идет. Потому что Ёсикава еще не знал, что надо было обязательно поведать миру об отчаянии и раскаянии советского шпиона? Прокурор рассказывал лишь, что в субботу 25 октября около четырех часов дня он в сопровождении двух коллег, одним из которых был инспектор Охаси, руководивший арестом, встретился с Зорге в помещении внутреннего буддийского храма тюрьмы Сугамо, «
Тогда же Ёсикава рассказал еще о двух чрезвычайно важных для начала следствия вещах. Во-первых, он выразил свое мнение о том, почему Зорге вообще сознался, и можно констатировать, что оно выглядит даже более убедительно, чем версия о пытках или об исчерпывающих вещественных доказательствах: «Зорге и его группа почти закончили свою шпионскую деятельность, и они полагали, что добились успеха».
Во-вторых, вспоминал Ёсикава, у следствия в тот момент вообще не было никакой четкой программы действий. Было лишь четыре вопроса, на которые предстояло ответить: «Нас интересовало, был ли Зорге действительно шпионом Германии и действовал ли он с помощью коммунистов Японии. И на самом деле шпионил ли он в пользу нацистского режима в Германии. Это был первый вопрос.
Второй вопрос состоял в том, был ли Зорге двойным шпионом и не работал ли он одновременно и на Берлин, и на Москву.
Третий вопрос, был ли он на самом деле шпионом Москвы и только притворялся нацистом…