Невиданное дело: во-первых, Отт более года оставался послом после того, как самим японцам все было ясно и они фактически отказывались иметь с ним дело. Дальше – больше: министр иностранных дел посоветовал опальному послу после отставки не возвращаться в отечество, где его должно было ждать заслуженное наказание, а отсидеться в Японии (позже Отт перебрался в Китай) и снабдил его деньгами! Может быть, евразийские ценности обоих, да и того же Штамера, сменившего Отта, были не только геополитическим объединяющим началом для этих людей, но и таили в себе дополнительные ключи к секретам влияния Риббентропа на Коноэ в предвоенные годы? Может быть, вернувшийся в Германию Отт мог бы рассказать в гестапо много интересного об этом, но нужно ли это было Риббентропу? Гиммлер и так негодовал в связи с делом Зорге, обвиняя главу МИДа в том, что тот безраздельно доверял человеку с туманным и непроясненным прошлым. Рейхсфюрер таким образом элегантно перекладывал вину на рейхсминистра – ведь проверять Зорге должно было ведомство как раз Гиммлера, а не Риббентропа. Неудивительно, если для последнего стало очевидно: безопаснее держать бывшего посла где-нибудь подальше от рейха, оплатив его достойное существование, чем допустить его прибытие в Берлин. А об изоляции Отта от нежелательных контактов позаботятся испорченная репутация бывшего посла, уязвленное самолюбие и поруганная офицерская честь. Не случайно жена министра иностранных дел Японии, немка по национальности, Эдит Того говорила об Отте: «Не может быть, чтобы посол мог допустить такое… Японец бы пустил себе пулю в лоб»[689]. Впрочем, все могло быть проще: никто его не спасал – заниматься опозорившимся экс-послом, вывозить его из далекой Японии в разгар боевых действий в Европе было некому и некогда, и решение по его наказанию могли попросту отложить до лучших времен.
По поводу пули в лоб или в затылок высказалась и Москва. Правда, тут все складывалось намного сложнее. Когда «Инсон» перестал выходить на связь, сотрудники военного атташата постпредства Советского Союза в Токио взялись за поиски. В результате 30 октября 1941 года в Москву была отправлена срочная телеграмма, которая на этот раз была расшифрована и доложена уже на следующий день. Сообщение это куда более удивительно и загадочно, чем пропавшая телеграмма посла Отта: «По имеющимся сведениям – пять дней тому назад (то есть 25 октября. –
29 октября встречался с Изопом, который сказал, что Инсона давно не видел и не знает, где он. Об аресте Изопу мы ничего не сказали. Есть опасность, что Жиголо, если он арестован даже не по нашей работе, может раскрыть всю инсоновскую фирму. Если данные подтвердятся, Изопа поставлю в известность». Подписана телеграмма была «Икаром» – военным атташе в Японии полковником В. И. Гущенко.
Разница в два дня при определении даты встречи Отта с Зорге – лишь небольшая деталь, которая не так уж важна для общего понимания происходивших тогда в Токио процессов. Сообщение о том, что военный атташе Советского Союза встретился с на самом деле арестованным радистом в конспиративной обстановке спустя 11 дней после его ареста, не укладывается ни в какие рамки представления о реальности и даже фантазии. Что значило это послание? Почему Гущенко его отправил? На эти вопросы пока нет ответов.
Тогдашний «Директор» – военный комиссар Разведупра Иван Ильичев, получив телеграмму, поручил «Икару» подготовить справки на «Инсона» и «Жиголо», снова встретиться с «Изопом» (!) и сообщить ему об аресте товарищей. Да, Ильичев был дезинформирован. Но и он не пошевелил пальцем, чтобы вывести из-под удара хотя бы Клаузена, лишь решил «поставить в известность» радиста, на след которого, возможно, уже вышла японская полиция[690]. Сведения об аресте аппарат военного атташе получил от индийского журналиста, у которого, видимо, были свои источники информации среди японских властей.
5 ноября, в день, который теперь стал праздником военной разведки, в Москву полетело уточнение: «Инсон арестован за шпионаж,