Золотая девочка

Ничего не сказав жене, он нанял прораба Виви Марки Марка, чтобы заменить полы, перекрасить стены, выложить плиткой туалет и обставить как следует кухню (маленький холодильник, миниатюрная плита и микроволновка). Рип купил новую кровать, поменьше, чтобы в комнате можно было хоть как-то повернуться, а еще кондиционер. Марки Марк переделал душевую кабину во дворе. Рип приобрел новый диван, плетеный коврик, деревянный журнальный столик. Когда он привез сюда Уиллу, сказав только, что «немного подновил» дом, она была в восторге. Дом стал выглядеть гораздо лучше, очень мило, как в реалити-шоу «Крошечный рай».

Но все равно был слишком маленьким, чтобы в нем жить.

После второго выкидыша Уилла начала проникаться мыслью о коттедже, а после третьего уже считала дни до того момента, как они съедут из дома на Квакер-роуд и переберутся в «Уи Бит». Дом на Квакер был огромным, пустые комнаты изнывали в ожидании, когда их наполнят детьми. Он нетерпеливо дергал ногой, точно заскучавший друг: «Ты почему так долго? Что с тобой не так?»

Они переезжают в «Уи Бит» ровно через неделю после похорон Виви. Уилла еще сильнее рада тому, что бежит из своего дома теперь, когда ей все время мерещится призрак матери: Виви забегает то с банановым кексом, то с пучком лука со своего огорода, то с книгой, которую предлагает Уилле прочитать, чтобы потом вместе обсудить. Ее мать никогда не звонила и даже не писала сообщение, прежде чем заглянуть, и в большинстве случаев Уилла не возражала. Однажды в феврале Виви зашла в дом, когда пара в спальне занималась сексом. Они слышали, как мать их позвала, как начала подниматься по лестнице, и у Рипа чуть не пропала эрекция, но Уилла умоляла его довести дело до конца, потому что у нее сегодня овуляция, а у него вечером матч в паддл-теннис, и, когда муж вернется домой, Уилла уже будет спать.

– Она сейчас зайдет в спальню, Уилли, а дверь не заперта.

– Мам, уйди, пожалуйста! Мы заняты! – крикнула Уилла.

– Не мешаю, не мешаю, – отозвалась Виви. – Извините. Не отвлекайтесь.

Они услышали, как она пошла обратно к двери; закончив, Рип упал на Уиллу, выдохнув:

– Это было серьезное испытание моей мужественности.

А пару недель спустя Уилла обнаружила, что беременна. Они называли ребенка «Невовремя», пока в восемь недель у нее не открылось кровотечение.

Виви так часто бывала у дочери, потому что – как со слезами на глазах думала сейчас Уилла – они стали подругами. Обе вынырнули из темного, запутанного лабиринта материнско-дочерних отношений и выяснили, что нравятся друг другу и любят проводить время вместе. Отношения Виви с матерью совсем не были дружескими; они так и бродили по лабиринту, пока не умерла Нэнси Хоу, это случилось в первую зиму Вивиан на острове.

Мама недавно призналась Уилле, что волновалась, родив девочку, потому что ее собственные отношения с матерью оставляли желать лучшего.

– А потом поняла, что мне необязательно вести себя так же, как вела себя моя мать. Я могу стать такой матерью, которой у меня не было в детстве. – Виви засмеялась. – Мы с твоим отцом быстро поняли, что это ты нас с ним будешь воспитывать, а не наоборот.

Да, все вечно говорили о том, «какой у нашей Уиллы характер»: она ответственная, надежная, взрослая, всегда всего добивается, настоящий лидер. Самая молодая замдиректора в Историческом обществе Нантакета за всю его историю и через пять лет, когда нынешний директор выйдет на пенсию, займет его место. Уилла достигнет вершины карьеры раньше, чем ей исполнится тридцать.

Или, может, уйдет из Исторического общества и займется собственным проектом – биографией Анны Гарднер, аболиционистки с Нантакета, которая организовала три конвенции сторонников отмены рабства в начале сороковых годов девятнадцатого века (на всех трех выступал с речью Фредерик Дуглас).

Сидя за кухонным островком: она пила травяной чай, Виви – текилу со льдом (дочь держала дома бутылку «Каса Драгонес» специально для матери), – они часто говорили о том, в каком направлении пойдет жизнь Уиллы. Виви считала, что дочери необязательно ограничиваться чем-то одним. Она могла бы работать в Историческом обществе тридцать пять лет, оставив заметный след в изучении исторического наследия острова, и писать биографии Анны Гарднер, Юнис Росс или любой другой выдающейся (и никем не замеченной) женщины с Нантакета.

– А как же дети? – спрашивала Уилла.

Она хотела пятерых, хотя бы четверых, но каждый раз, когда произносила это вслух, Виви издавала стон и утверждала, что, родив первого, дочь быстро передумает.

– Возьмешь няню, – говорила Виви. – И будешь использовать это время, чтобы писать, а не как я – спать или убираться. С детьми тяжело, Уилли, не стану тебе врать.