— Зря ты повторяешь эти гневные строчки. Да и я что-то слишком разговорился, — строго заметил зодчий дочери. — Мы с твоей матерью уже прожили свое, а ты не губи свою молодость, помни, такие слова и мысли к хорошему не приведут! Не зря мудрые люди утверждают: «Общаясь с воином, держи в руках секиру». А царевичи не станут и разговаривать с нами. По одному их знаку наши головы слетят с плеч. Будь осторожна, дочь моя, не говори лишнего.
— Верно, верно, — поддержал его Харунбек, — я согласен с замечаниями устада.
Смущенная своей дерзостью, Бадия потупила голову.
Зодчий заговорил о другом, скорее, сделал попытку заговорить о другом:
— Представители царского дома творят жестокости и, видя, что это наносит прямой ущерб государству, пытаются взвалить вину на других, чтобы самим остаться в стороне. Тут и начинается размен ферзя либо жертва слона. Так случалось не раз, и вот теперь, в Ферганском сражении, погибло множество народу, на берегах Сайхуна бедность и нищета. По воле господа не уродила и земля. И тут-то объявили, что этот не вовремя начатый поход — затея Якуббека, — вину свалили на него и голову отсекли тоже ему. Да и вообще за последнее время много достойных людей обвинили в хуруфизме и выслали из Хорасана. Это тоже во вред государству. Убежден, что вину за это свалят в конце концов на Мухаммада Аргуна. И будет расплачиваться он. Царевичи умело скрывают от народа свои преступления. И призывают к ответу какого-нибудь визиря или военачальника. А сами пируют, предаются разврату и продолжают господствовать…
Харунбек и Бадия молча переглянулись. Ведь только что зодчий запретил произносить слова, порочащие двор и государя, а сам не сдержался и произнес целую обвинительную речь. Зульфикар и Заврак, уже давно еле дившие за разговором, но не смевшие подойти к беседовавшим, наконец приблизились к зодчему.
— Дорогие мои, — сказал Наджмеддин Бухари, — мы вспомнили Саида Имадиддина Насими и Мир-Касыма Анвара. Вознесем же молитву за спасение душ этих та лантливых людей.
И, опустившись на колени, он прочел молитву.
Все остальные последовали его примеру.
Безбрежные песчаные барханы тянулись вплоть до самого горизонта. Напоминали они бесчисленные безымянные могилы. Зодчему чудилось, будто под этими песчаными холмами-могилами лежит и его сын Низамеддин, и шестеро юношей, казненных вместе с ним, и Фазлуллах Астрабади, и поэт Насими, и Мир-Касым Анвар.
Глава XXVIII Песчаный буран близ Халача
Узнав об исчезновении Караилана где-то в песках, Мухаммад Аргун решил, что тот через Мавераннахр бежал за рубежи государства. Куда бы ни ступила нога этого человека, повсюду он оставлял после себя кровавый след. И делал он свое черное дело незаметно и со сказочной быстротой.
Хотя злые деяния его были окружены тайной, многие знали, как опасен и страшен Караилан. И все понимали, что рано или поздно люди какого-нибудь из царевичей расправятся с ним. Это, по-видимому, чувствовал и сам Караилан, ибо в последнее время начал копить золотые; но об этом тоже сумели проведать. Десятки подозрений роились в умудренных головах вельмож. Словом, приближенные государя смекнули, что безграничные привилегии, данные этому человеку, неизбежно навлекут беду на всю страну, хотя никто и не решался говорить об этом вслух. Нельзя считать, что народ — это просто стадо баранов. Настанет час, когда доведенные до отчаяния бараны превратятся в львов и тигров, и тогда им не страшны станут ни шахи, ни караиланы.
Таинственное исчезновение этого могущественного человека, стремящегося поставить себя при дворе выше самого Мухаммада Аргуна, не слишком-то опечалило последнего. Пусть провалится хоть в преисподнюю этот мерзавец, и настанет тогда час истинного торжества его, Мухаммада Аргуна, настоящего визиря лазутчиков.
Мухаммад Аргун решил подождать месяц, а затем уже доложить о случившемся государю. Визирь не знал, да и не мог знать, что тело Караилана покоится в далеких песках.