Знахарь из будущего. Придворный лекарь царя

Первый же боярин важно представился:

– Боярин Иван Богданович Милославский.

От Елагина Никита знал о царедворцах. Плещеев был главой Земского приказа и приходился племянником Илье Даниловичу Милославскому, тестю царскому. Надо признать, Милославских на Москве не любили.

Кроме Плещеева был еще Петр Траханиотов, дьяк Пушкарского приказа, а оных, помельче – и не сосчитать. Если учитывать, что сам Илья Данилович был главой Стрелецкого, Рейтарского, Иноземного приказов да еще ведал Большой казной, то власть Милославских была велика.

Происходил Илья Данилович из рода незнатного, обедневшего дворянского. Отец его был курский воевода, и повезло ему в одночасье. Алексей Михайлович, государь, женился на его дочери Марии 16 января 1648 года, а через десять дней другая, младшая дочь Анна, вышла замуж за воспитателя царя, Б.И. Морозова. Илья Данилович из незнатных вдруг возвысился, стал стяжать и мздоимствовать. Уже в мае 1648 года разразился бунт против Милославских, Плещеев и Траханиотов были убиты. А в 1662 году разразился Медный бунт – из-за медных монет. Сам царь уважения к Илье Даниловичу не проявлял, называя его «просто Ильей, не тестем».

Никита никогда с кланом Милославских знаком не был, на пиру тестя царского видел в первый раз. Со слов Елагина испытывал к ним некоторую неприязнь, однако личное мнение – не повод отказать пациенту.

– Слушаю внимательно.

– Голова болит – особливо после застолий, да одышка мучает.

Судя по покрасневшим белкам глаз и напряженному пульсу, боярина мучает гипертония. И тучен изрядно, ему бы сбросить килограммов двадцать – двадцать пять, глядишь – и одышка прошла бы.

Никита порекомендовал боярину отвары трав, что были у травника Кандыбы, да диету:

– Соленого нельзя, копченого избегать.

– Помилуй Бог, да что же есть-то? Не толокном же питаться, чай мы не нищие.

– Не будешь здоровье беречь – вскоре удар тебя разобьет.

– Типун тебе на язык, лекарь. Я за помощью пришел, а ты меня пугаешь, – насупился Милославский и, не прощаясь, вышел. Видно – обиделся всерьез. А за что? За правду? Жрать меньше надо да двигаться больше.

Однако настроение испортилось. Но до конца дня отработал нормально. Хоть и бояре шли, но без большого самомнения. С чувством собственного достоинства – да, но без гордыни чрезмерной. И к вечеру Никита повеселел, хотя какой-то неприятный осадочек все же остался. Род Милославских сейчас при троне, силу имеет, может царю на ушко всяких гадостей нашептать. Только поверит ли государь?

Вечером, после ужина, когда они легли спать, Любава спросила:

– А ты из наших краев? Живы ли твои родители?

Странно. Никогда она этим не интересовалась – и вдруг неожиданно спросила.

– Родился я недалеко от Астрахани в небольшом городке, родители живы. – Ну не говорить же ей про Кавминводы? Нет их еще и в помине. Земли те под черкесами, и их еще отвоевать надо.

– Далеко, – рассудила Любава.

– А зачем тебе?

– Как «зачем»? Познакомиться хочу. У меня ведь никого из родни не осталось. А человек не может без рода, если он не изгой. Я мужняя жена, теперь под защитой твоего рода. Ведь так?

– Так, – подтвердил Никита. Раньше он об этом как-то не задумывался. Выживать надо было, деньги зарабатывать – потом эта эпопея с Любавой, с операциями, когда все внимание его только ею поглощено было.

Успокоенная разговором Любава уснула. А Никита – наоборот, уснуть не смог. Разбередила Любава воспоминания. Родителей вспомнил, друзей, работу – как-то они без него? Ведь пять лет прошло, как он здесь. Наверное, родители сочли, что погиб он в катастрофе «Невского экспресса». Только тела не нашли, стало быть – среди без вести пропавших числится. Мать, наверное, все глаза выплакала. Весточку бы какую подать – да как? Нереально!

От воспоминаний защемило в груди. Вот чертовка! Сама сопит рядом, а к нему сон не идет.

Уснул Никита только под утро, измучившись. И сон увидел – как наяву. Мать по голове его гладит и говорит что-то, губы шевелятся. А он – еще маленький мальчик, и не слышит он ее.

Проснулся от того, что Любава его трясла:

– Никита, проснись! Сон дурной приснился? Ты кричал, маму звал.

– Маму во сне увидел – это правда. Только сон не дурной, а непонятный какой-то.

– Фу, ну спи тогда. А то напугал.

А куда спать, когда за окном светать начинает? Никита умылся, позавтракал и отправился в ле-карню.

Весь день сон не выходил из головы. К чему бы это? Неужели с родителями плохо? Никита даже корить себя начал. Уже пять лет здесь, шестой пошел, а о родителях вспоминал все реже и реже. Нехорошо как-то, не по-людски.

После работы в церковь пошел, свечки во здравие поставил – Николаю-угоднику да Пантелеймону. На душе стало немного легче, отпустило.

После ужина он залез в кубышку, пересчитал деньги. Изрядная сумма: двадцать два рубля серебром, десять золотых да еще пара рублей медяками наберется. Ну, это – на хозяйственные расходы.

– Никита, покупать что-нибудь собрался? – спросила вошедшая в комнату Любава.

– Нет.

– А деньги зачем считаешь?