Злые вихри

-- Нтъ, видно мало знаете, можетъ, я одинъ только и знаю, каковы у васъ дла-то. Еще когда все въ раззоръ пошло! какъ померла барыня Софія Михайловна, за длежку эту промежъ себя съ братцами и сестрицами сдлали. А потомъ годъ отъ году хуже и хуже. Лидія-то Андреевна рвали и метали, чуяли, что не къ добру идетъ. «Служи да служи!» -- ничего только изъ этого не вышло. А потомъ пріятель, господинъ Медынцевъ, подвернулся,-- тутъ все прахомъ и пошло.

-- А Снжково-то?

Платонъ безнадежно махнулъ рукой.

-- Снжково въ рукахъ и теперь золотое дно, да руки-то у насъ гд? Снжково-то, помяните мое слово, черезъ годъ съ «аукціону» пойдетъ,-- и званія отъ него не останется. Какъ вышла эта послдняя, значитъ, ссора, какъ ршили они барыню, Лидію Андреевну, значитъ, оставить,-- такъ что сдлали? откуда денегъ добыли? Снжково заложили. Два года ио заграницамъ мы, прости Господи, слонялись, а деньги водой текли. Потомъ, какъ ужъ не осталось ничего, въ Снжково перехали. Зажили. Хозяйство и все такое. Только вижу я, по глазамъ вижу, не будетъ въ томъ проку. Такъ, по моему, и вышло. Прохозяйничали годъ -- и доходовъ ровно на половину убавилось. Прохозяйничали другой,-- одна четверть осталась. А Лидіи Андреевн деньги въ сроки подай и подай. Все, что было,-- то и высылали Врите ли, ваше сіятельство, эти полгода почитай безъ копйки въ карман прожили. Иной разъ по недлямъ изъ комнаты не выходили, пть, играть забыли, отъ пищи отбиваться стали. Того и ждалъ,-- руки на себя наложатъ...

-- Да ты бы, дуракъ, ко мн написалъ, и я бы къ нему пріхалъ!

-- Эхъ, ваше сіятельство!-- убжденнымъ тономъ отвчалъ Платонъ.-- И не пріхали бы, гд ужъ вамъ отсюда въ нашу глушь выбраться. Собираться, это точно, стали-бы, а пріхать-то и не удалось бы... Да я не къ тому, я и жительства-то вашего не зналъ... А вдругъ приказъ: «укладывайтесь!» Ковры это, картины, вещи, книги, мебель любимую -- въ ящики, и въ три дня -- сюда! Остановились въ Европейской, номеръ пятнадцать рублей въ сутки... Я скоре по квартирамъ... Богъ помогъ, вотъ эту сразу найти удалось. Перевезъ ихъ... вотъ видите, а что будетъ дальше, чмъ жить будемъ -- этого я знать не могу...

Вово сморщилъ лобъ и сдлалъ печальную мину, отъ чего сразу подурнлъ и постарлъ на нсколько лтъ, сталъ на себя непохожимъ.

-- Ну, ужъ вотъ этого я не ожидалъ никакъ!-- проговорилъ онъ тоже не своимъ голосомъ.-- Что-жъ онъ, Сонечку видлъ?

-- Никакъ нтъ-съ... они, вдь, туда, четыре года тому ршили, ни въ жизнь ни ногой. Съ запиской я бгалъ, просили прислать барышню, да Лидія Андреевна не пускаютъ, записку прочли, вышли ко мн. Я было къ ручк, а он отъ меня, какъ отъ гадины, голову закинули и такъ гордо: скажи, молъ, своему барину, что онъ напрасно писать безпокоится. Я не стерплъ... про барышню... о здоровья испрашиваю... думалъ, не выбжитъ-съ ли... вдь, на рукахъ носилъ Сонечку, а она меня за усы таскала, любила меня, «платочкомъ» все называла... Да куда теб! повернулись Лидія Андреевна и дверь за собой затворили. Постоялъ я, постоялъ въ прихожей, все барышню поджидалъ, да такъ ни съ чмъ и отъхалъ. А вы-то, ваше сіятельство, нешто у Лидіи Андреевны не бываете?

-- Не бываю; но изрдка встрчаю...

-- И барышню вы видли?

-- Недавно видлъ... показали мн ее, а то не узналъ бы, вытянулась, вотъ какая большая!

Платонъ опустилъ носъ и высчитывалъ.

-- Какъ же не большая, вдь, черезъ три мсяца двнадцать годковъ будетъ,-- сказалъ онъ.

-- И прехорошенькая, въ отца, или вотъ въ бабушку Софью Михайловну,-- кивнулъ Вово на большой фотографическій портретъ, висвшій надъ кроватью.

-- Какъ же теперь быть?-- растерянно прибавилъ онъ.

-- Да ужъ сдлайте божескую милость, помирите вы насъ съ Лидіей Андреевной -- одно осталось.

Вово раздражительно повелъ плечами.

-- Ты опять съ этимъ вздоромъ! Неужели ты понять не можешь, что этого никакъ нельзя?..

-- А коли окромя этого неминучая гибель?..

Они не слышали, какъ проснулся Аникевъ, какъ онъ прошелъ по мягкому ковру, и замтили его ужъ, когда онъ нсколько мгновеній стоялъ у двери.

Платонъ, какъ ужаленный, заметался и юркнулъ въ дверцу въ глубин спальни. Вово тоже совсмъ сконфузился, густо покраснлъ и не могъ взглянуть на пріятеля,

Аниковъ потянулся, звнулъ.

-- Прости, голубчикъ,-- сказалъ онъ:-- видно, я слишкомъ много выпилъ старыхъ винъ у Натальи Порфирьевны... не знаю, такъ это вдругъ заснулъ... Охъ, какъ ужъ поздно!-- прибавилъ онъ, взглянувъ на часы.

-- Да, пора мн!-- встрепенулся Вово.-- Ну, прощай, Миша, Христосъ съ тобою!

Онъ звонко поцловалъ Аникева и совсмъ по-старушечьи, три раза, быстро-быстро перекрестилъ его.

-- А quand?-- спрашивалъ онъ, выходя въ первую комнату и ища свой «клякъ» и шапку.

-- Если ужъ этотъ дурень развивалъ передъ тобой свои планы и на меня жаловался, такъ поговоримъ, я только съ тобой и могу говорить обо всемъ этомъ... Но теперь нельзя же,-- и поздно, и силъ нтъ; прізжай завтра вечеромъ, часовъ въ одиннадцать... можешь?

-- Конечно, могу.

Платонъ Пирожковъ, свтя князю на лстницъ, шепнулъ: