Злой дух Ямбуя

На краю зарослей медведь задерживается. Встает на дыбы, смотрит через кустарник. Прямо перед ним молодой ельничек, за которым кормятся сокжои. Он долго стоит как пень, видимо решая, откуда удобнее напасть. Потом опускается на землю, вышагивает из кустарника, направляется к ельнику.

Косолапый не подозревает о нашем присутствии, не догадывается, что в этот момент за ним охотятся его враги, так же как и он за сокжоями. Идет двойная игра не на жизнь, а на смерть!

Медведь скрывается за изломом. Теперь — ни минуты промедления! Мне надо добраться до края отрога раньше, чем медведь успеет напасть на сокжоев.

Ветер усиливается. Стараюсь избегать мелкие шаткие россыпи, прыгаю, как горный баран, с обломка на обломок, перемахиваю через мелкий кустарник. Иногда задерживаюсь посмотреть, что творится в лощине.

Уж теперь, кажется, медведю не уйти, и я тешу себя удачей.

Огибаю каменистый гребень. За ним крутизна. Бешеными скачками преодолеваю последние метры подъема. Из-под ног вниз срываются камни и щебень. Ещё минута — и я на носке у обрыва. Сбрасываю котомку, унимаю сильно бьющееся сердце. Выглядываю из-за камня.

У таёжки все так же пасутся сокжои. Животные поочередно поднимают рогатые головы, прислушиваются к тишине, нюхают воздух. Ничто не выдает опасности. Но сверху мне видно, как медведь уже подползает к ельнику, как он припадает к земле, крадется, как росомаха, чуя близкую добычу.

У края ельника хищник выглянул из-за пня и тут же залег. Шерсть на загривке поднялась дыбом. Предательский ветер шуршит в кронах деревьев, шумит листвою и проносит мимо сокжоев опасный запах.

Шаг за шагом сокжои, как слепые, подвигаются к ельнику.

Они от медведя метрах в двадцати...

Можно стрелять, но в эту минуту во мне пробуждается страстный натуралист. Неодолимое желание увидеть развязку глушит остальные чувства, и я на какое-то время забываю, что, собственно, привело меня сюда, забываю обо всем и, не отрываясь, слежу за медведем. Только руки все ещё крепко сжимают карабин.

Между хищником и сокжоями расстояние все уменьшается.

Меня крайне удивляет поведение медведя, в таких случаях шатун проявляет больше наглости, этот же на редкость осторожен.

Глупые рогачи! Остановитесь! Рядом опасность! Нет, не чуют. Самка с маленькими вылинявшими белыми рогами медленно вышагивает впереди... И вдруг сокжои поворачиваются назад. Какое-то мгновенье они стоят, точно парализованные, затем оба враз в диком ужасе бросаются вниз по распадку. Удирают изо всех сил, звонко стуча копытами по камням. Словно соскочившая пружина, из засады вылетает медведь. Он, как лев, с первого прыжка берёт поразительную скорость и в беге на короткую дистанцию превосходит сокжоев.

Расстояние между ними быстро тает. Я приседаю на колено, упираюсь плечом в камень, вскидываю карабин. Наплывающий грохот камней под медведем разрывает тишину, но стрелять ещё рановато.

Медведь быстро настигает отставшую самку, заходит сбоку. Все несутся, почти не касаясь земли: вот они бегут рядом, всё ближе и ближе ко мне. Сокжои в паническом страхе налетают на кустарник, бросаются в сторону. Медведь опережает их. Ещё три, пять метров — и хищник, изловчившись, хватает добычу пастью за шею снизу, дает такой тормоз всеми четырьмя ногами, что сокжой, подбросив высоко зад и перевернувшись в воздухе вверх брюхом, падает спиною на мох. Это было выполнено с такой ловкостью и с таким точным расчетом, будто медведь всю жизнь тренировался класть добычу на землю именно так, в быстром беге.

Тёмная глыба наваливается на жертву. С противоположного отрога доносится хлесткий выстрел. Следом разряжаю карабин и я. Медведь сваливается с жертвы на россыпь, но через мгновенье уже стоит на ногах, могучий, бесстрашный. Он водит головой, готовый к нападению, и знакомый угрожающий рев потрясает всю округу...

Почти одновременно прогремели ещё два выстрела. Зверь зашатался; несколько секунд он силился удержать равновесие, но стал оседать на зад и мягко, будто боясь ушибиться или наделать шуму, свалился на камни.

Высоко на склонах Ямбуя смолкает его глухой предсмертный стон.

Я громко свистнул от радости. Мне ответил Павел. И стало так легко, будто мы сделали самое главное дело, убив шатуна.

Закатное солнце скрылось за серым плотным сводом вечерних туч. Сумрак накрыл распадок. Ветер стих. Над отрогом в синем безмятежном воздухе упражнялись в быстром полете стрижи, да где-то внизу возник гусиный крик.

Сокжой трудно и долго поднимается на ноги, трясет шубой и, увидев рядом медведя, хочет прыгнуть, но, споткнувшись, падает, снова поднимается и шагает к таежке, все время оглядываясь.

На гряде отрога появляется Павел. Он энергично машет мне шляпой, идёт подпрыгивая. Отпущенный Загря несётся с головокружительной быстротой вниз по россыпи.

Я смотрю в бинокль. Медведь лежит на левом боку, прикрыв передней лапой морду и широко раскинув задние ноги.

—Вот мы и встретились! — произнес я удовлетворенно и стал спускаться по крутому откосу в распадок.