Злой дух Ямбуя

—Тут ниже, метров пятьдесят, жуткая крутизна,— и, схватив меня за руку, подвел к краю обрыва.— Слышите, гудит?

—Камнепад. — Вы думаете... Илья не знал про него?  — спросил он так, будто я возражал ему.— Знал! Убил Елизара, спустил его по крутизне и сбросил вниз. Расчёт прост: на дне ущелья его похоронит осыпь. Попробуй найди!

—Конечно, приди мы сюда до дождя — вероятно, нашли бы подтверждение твоим предположениям.

—А стреляная гильза? — продолжал он возмущенно.— Окурки?! Не доказательства разве? А то, что он издевается над нами?! Думает, всё шито-крыто. Вернемся, я возьму его за глотку, как миленький признается.

—У тебя, брат, приемы!.. Конечно, надо добиться от него признания. Но, прошу тебя, не горячись.

—Ну ладно, придем — погладите его по головке.— Павел обиженно отворачивается.

—Спокойно, Павел. Мне кажется, многое тут, на Ямбуе, запутано: эвенки сваливают на злого духа, Илья ведет себя странно, и ко всему ещё тут и шатун. Только Елизар, живой или мёртвый, мог бы всё это распутать.

—Вы думаете, что он жив? — Павел вопросительно смотрит мне в глаза.

—Нет, не думаю. Елизар — опытный таежник, дал бы о себе знать... А впрочем, чего в тайге не бывает!

—Что же будем делать?

—Продолжать поиски. Спустимся на дно ущелья, чтобы проверить твои предположения.

—Тут нам не спуститься. Опасно. Надо идти окружным путем, но на это у нас не хватает времени.

—Пожалуй, ты прав. Поздно. Давай сегодня осмотрим северные склоны Ямбуя, а завтра обследуем дно ущелья. Ветер встречный, и, может быть, Загря что-нибудь почует.

Проходя мимо тура, я замечаю широкий протес на одной из ног пирамиды, мелко исписанный карандашом.

—Это ещё от строителей осталось,— поясняет Павел.

Я подхожу ближе, читаю вслух:

—«За дровами надо спускаться точно на север, километра два. Вода у подножья Ямбуя, в роднике, примерно под азимутом пятнадцать градусов. Идти надо от пункта по каменным стоякам, а ниже — по заломкам».

—Вот и пойдем по одному из этих направлений. Лучше, пожалуй, к воде. Там и чайку попьем.

—Чайку не плохо. А лепешку я, пожалуй, съем на ходу, что-то проголодался.

Я прячу в карман бережно завернутые в носовой платок гильзу и окурки. Определяю по буссоли направление, засекаю дальние ориентиры, и мы покидаем вершину Ямбуя. Загря идет с Павлом. Он всё время забегает вперёд, голодными глазами следит, как тот жует лепешку, пока не получает от него кусочек.

13. КОТЕЛОК НА ДЕРЕВЕ

Спускаемся по карнизам.

Ветер, стужа и вода источили скалы, развалили их и измельчили в бесплодную пыль. Безграничные потоки курумов стекают по склону до самого подножья. Сползая, они заполняют овражки, щели, сглаживают террасы и внезапно обрываются, лишь только дотронувшись своими широкими языками до мокрых марей у подножья гольца.

Тут на склонах не видно признаков жизни. Курумы ещё «молодые», неустойчивые. Им нет ещё и миллиона геологических лет. На камнях не видно никаких лишайников, самых нетребовательных представителей растительного мира. Здесь ещё активно продолжается разрушительный процесс гор.

Мы переползаем через прилавки, протискиваемся в щели между крупными обломками, прыгаем с камня на камень. Ниже неожиданно натыкаемся на тропку. Она помогает нам выбраться из хаоса руин; и тут, наконец, мы видим каменные стояки, о которых написали строители на ноге пирамиды.

Тропка бежит вкось склона по ягелю. Мы прощупываем глазами каждую вмятину на ней, каждый куст, каждые потревоженные лишайники, осматриваем каменные стояки. Нет, человек и тут, кажется, давно не ходил.

Ниже тропка заметнее. В воздухе разлит хвойный аромат. В лицо бьет тугой теплый ветер. Податливые стланики гнутся под ним, припадают к земле.

Через полчаса вступаем в заросли редких кустарников. Дальше они постепенно густеют, исчезают просветы.

Откуда-то доносится одинокий крик хищной птицы. Мы останавливаемся. Небо пустое. Неужели где-то поблизости пируют орлы? Мои нервы за последние дни, кажется, слишком взвинчены.

Павел скручивает цигарку. Красным огоньком вспыхивает спичка у рта, и синеватый дымок прикрывает его лицо. Крик хищной птицы не повторился, но тревожные мысли, навеянные им, так и остались в душе.

Стланики неохотно пропускают нас. Пахучие ветки хлещут по лицу, стелющиеся по земле стволы мешают идти. Зато сколько в этих зарослях хвойной свежести!

—Глухарь, смотрите, глухарь! — слышу шепот Павла позади. Я давно заметил тёмное пятно на дереве, но не мог разобрать, что это такое. Прячась за стланик, мы подбираемся поближе, одновременно выглядываем — да так и замираем: на макушке высокой лиственницы висит котелок, зацепившись дужкой за сломанную вершину.

—Что за чудо! — восклицает Павел.

—Откуда бы котелку взяться? — говорю я, пораженный находкой не меньше моего спутника.— Кому и зачем понадобилось повесить его на вершине? Павел, не торопясь, вытаскивает из рюкзака топор, плюет на ладонь, подходит к лиственнице.

—Никудышные мы с вами следопыты! Котелок за глухаря приняли,— говорит он и ударяет топором по стволу.