— Шен уезжает в столицу завтра, я должен поехать с ним.
Муан Эра возмущенно вскинула бровь.
— Ты что, стал его собачонкой? Это на тебя не похоже.
— Никем я не стал! — разозлился старейшина пика Славы. — Но сейчас Шен болен, и я хотел проследить за его самочувствием.
— Болен? — напряглась Эра. — Насколько серьезно?
— Старейшина Заг сказал, что он может умереть.
Глаза Эры в страхе расширились.
— Умереть? Ты говоришь «умереть»? Ты хоть понимаешь, насколько это серьезно?! Насколько это опасно для тебя?! Ты немедленно отправишься со мной! Мы должны сделать все возможное, чтобы разорвать вашу связь! Конечно, я надеюсь, что с господином Шеном все будет хорошо, но ты не можешь рисковать своей жизнью из-за его безответственности! Понятно тебе? В конце концов, это твоя ошибка, что вы с ним оказались связаны, тебе с ней и разбираться. Так что идем!
— Сестра…
— Идем, я сказала! Хватит мне и родителей, я не собираюсь оплакивать еще и тебя!!
На глазах Эры выступили слезы, она всю жизнь играла сильную и волевую девушку, но сейчас чувства подводили ее.
— Ради меня. Брат, пожалуйста, сделай это ради меня.
Муан Гай смотрел на слезинки, застывшие на ее ресницах.
— Хорошо. Идем.
Той же ночью они взмыли в воздух на мечах. Путь до места, которое отыскала Муан Эра, был не близок.
Похоже, его рассудок и в самом деле помутился. Шен вышел на улицу, не зная, куда себя деть. У него тряслись руки, ему хотелось рыдать от боли, но все, что он мог сделать, — это держать спину чуть прямее обычного. Мысли путались, и он позволил доводам рассудка не тревожить его. Потом, потом он будет приводить достойные аргументы, сейчас только отчаяние занимало все его сознание, его тело дрожало, а мысли бессвязно носились внутри черепной коробки.
В Зимнем павильоне оставалось еще много пустых комнат, Шен вошел в одну из них и запер за собой дверь. В комнате царила приглушенная тень, пахло деревом и сыростью. Старейшина Проклятого пика подошел к кушетке, задернутой фиолетовой драпировкой, и сел на пол, опершись о нее спиной. Затем сполз левее, прислонившись лбом к деревянному полу. Он не знал, почему трясет его тело: от переживаний или же из-за действия черной пилюли. Он закрыл лицо руками и прикрыл глаза. Волосы упали на лицо. Затем он дотронулся ладонью до плеча, чуть ослабил ворот одеяния, проникая рукой под ткань, и впился в обнаженную кожу ногтями. Кровь начала собираться под ними и тонкими струйками стекать по плечу, быстро впитываясь в одежду. Шен медленно провел ногтями, оставляя на плече четыре красные борозды, потом еще раз, еще, снова и снова. Пока кожа не стала напоминать плоть истерзанного когтями хищника дикого зверя, пока боль в его груди не стала казаться чуть терпимее.
Он не смог проронить ни слезинки, чтобы выплеснуть то, что сжирало его изнутри.
Почему? Почему?! Почему все толкают его во тьму?!
Что он делает не так? Это его вина? Это из-за него? Он снова поступает настолько неправильно?
Он был готов сдаться: если бы кто-то взялся научить его, как вести себя правильно! Он был готов учиться, притворяться. Научиться говорить так, чтобы не быть понятым превратно, ни тоном, ни фразой не противоречить чужим чувствам и ожиданиям. Если бы кто-нибудь научил его, что нужно говорить, как нужно поступать
Шен чувствовал, что живот скручивает от подступающей тошноты. Он залез под кушетку и сжался там в клубок.
Муан долго стоял посреди комнаты, глядя на серебристую пилюлю в своих руках. В его чувствах царила паника и разлад. Он никак не мог поверить, что Шен так отреагировал на его слова, у него в голове не укладывалось. Этот человек всегда… ВСЕГДА делал вид, что их ничего не связывает! Он только недавно, наконец, набрался смелости подтвердить, что поверил в то, о чем давно твердил старейшина пика Славы! ??????????????????????????
Муан сунул пилюлю в рот и быстро проглотил. «Ты не можешь… Ты не имеешь права обижаться на меня за это!»
Все доводы разума говорили ему, что все правильно.
Тогда почему? Почему он стоит сейчас здесь, бледнее собственных одежд, и не может справиться с чувствами?! С чувством потери… Будто он сам только что все разрушил…
С чувством вины, будь оно неладно! Вины за то, что вновь причинил ему боль.
Этот растерянный взгляд… Его лихорадочная спешка, без промедления на раздумья…
«Что я чувствую — больше не твоего ума дело!»
Что же ему делать, если теперь это и вправду больше не его дело? Он совершенно не подумал об этом… Он совершенно не учел, что его решение может причинить боль.
Сознание Шена все же провалилось в сон, но этот сон не стал облегчением. Во сне он оплакивал что-то, ему казалось, он оплакивает свои потери, но, открыв глаза, он осознал, что все это время оплакивал свою жизнь.
Шен глубоко вдохнул. К нему возвращалась способность рассуждать здраво. Здраво… Он чуть не расплакался от одной мысли об этом слове. В его положении он все еще использует слово «здраво»?