Злодей. Полвека с Виктором Корчным

Не только из его поколения, но и из последующего не осталось никого, кто продолжал бы бороться с молодыми, напористыми, наигранными профессионалами, представителями новых, компьютерных поколений. Но и легко ему не было. Расстраивался невероятно после проигрышей, полагая, что можно что-то сделать, чтобы если и не вернуть себя в прежнее состояние, то хотя бы избавиться от непонятно откуда взявшихся просмотров и просчетов.

Сказал тогда же:

– Каждый день после проигрыша я иду на партию с целью отыграться. С решимостью победить или умереть. Изменилось ли что-то во мне за десять, двадцать, тридцать, сорок лет? Вряд ли.

Слоны в старости теряют бивни и предают их погребению. Корчной продолжал волочь свои шахматные бивни до самого конца, не желая понять, что ни талант, ни исступленная работа, ни фанатизм не возмещают того, что уничтожает время. Радости, хотя и случаются, слишком редки, а тренировки лишь отнимают крупицы энергии, необходимой для самого процесса игры. Иногда постоянные интенсивные занятия, может, и вознаграждаются сторицей, но в целом польза от них абсолютно непропорциональна затраченным времени и силам. В его случае, правда, был сильный контраргумент: а для чего еще нужны время и силы?

В старости неизбежно появляется ощущение катастрофы, чувство, что ты выброшен на обочину жизни и никому не нужен. Но, слыша такое от других, трудно смириться с этим, когда приходит твой собственный черед.

Жаловался, позвонив после того турнира в Норвегии:

– Вы видели мои партии? Почему я играю так быстро? В чем дело? Из-за опыта и интуиции, вы говорите. Да нет, другие тоже быстро играют, но чувствуют критический момент, а я вот нет. В чем здесь дело? Как это можно исправить?

23 марта 2006 года ему исполнилось семьдесят пять. Позвонил, начал поздравлять, но он прервал меня и тут же стал говорить о рапид-турнире в Израиле, где играл давеча:

– Понимаете, проиграл первые три партии – ну, думаю, всё, снова катастрофа. Хотел даже выбыть, но как-то превозмог себя и набрал в итоге плюс один!

Когда в сентябре поздравил его с победой в чемпионате мира среди сеньоров (2006), где он сыграл для разнообразия, только пожал плечами:

– Ну, это вы шутите, конечно. Я всем говорю – вот еще турнирчик выиграл… Да и вообще, я против градаций в шахматах: юные, ветераны. Да, я старше других – и что с того?..

Играя рядом с ним два сезона за клуб второй лиги командного первенства Голландии, я видел, что он вкладывал в партию всего себя, как будто речь шла о первенстве мира. А после совместного анализа с партнером, уступавшим ему в рейтинге пунктов четыреста, нередко оставался за доской один и в поисках истины еще долго потихоньку передвигал фигурки. Соперники из голландской глубинки, никогда не видевшие великого Корчного, останавливались около его доски, следя за ходом мысли маэстро, но он не обращал на них никакого внимания.

26 сентября 2009 года играли на выезде в Хенгело, у немецкой границы, и разговаривали всю дорогу. Слух его еще больше ухудшился, нужно было почти кричать, к тому же в нужное ухо, хотя и в этом случае он частенько отвечал невпопад. Согбенный, от автобуса к турнирному залу шел с трудом, останавливался… Но, сев за доску, преобразился и партию выиграл элегантно.

Я смотрел на него с восхищением: кто-то из его коллег ушел из жизни, другие навсегда оставили игру, третьи, уйдя на пенсию, что-то пописывали, вспоминали битвы, где вместе рубились они, или время от времени играли в ветеранских турнирах. И только он один сражался с Хроносом, не давая спуску никому, в том числе и себе.

Как и почти все шахматисты старшего поколения, он пользовался компьютером только как базой данных. Говорил: «Раньше, чтобы сыграть новый дебют, мне только информацию две недели нужно было собирать, а то и месяц. Теперь же хватает получаса…» Но менять методы «ручного» анализа не хотел и смириться с тем, что канули в Лету его шахматы с многочасовым, нередко многодневным анализом одной и той же позиции, с неизбежными дырами в этом анализе, не мог.

Наступившие времена, когда даже заурядная шахматная программа зорче Каиссы самой, не пришлись ему по душе:

– Я компьютер не особенно жалую. Почему? Да главным образом, за его безответственность. Я, например, жертвую ему фигуру за атаку – он: у черных выиграно. Уже через пару ходов оценивает позицию как равную, потом я делаю сильный ход – он: у белых выиграно. Потом опять у черных… Безответственность какая-то! Нет, это не по мне.

Говорилось это, правда, когда шахматные программы были довольно слабыми, но даже потом, когда работа с компьютером стала непременной составляющей подготовки любого профессионала, он так и не научился прибегать к его советам. Да и не хотел: ему не нравилось, что эти машинные анализы лишают игру «лица необщего выраженья», характерного для шахмат, в которые играл он.

Хотя безжалостные факты не мог не признать. На турнире в Амстердаме (2008) вздыхал: