В маленьком городке на Филиппинах один человек противостоял супердержаве, с которой вынужден был считаться весь мир, в то время как рядом с этим «предателем» и «отщепенцем» была только горстка случайно оказавшихся там людей.
«О, это незабываемое ощущение! Вы проходите сквозь строй ненавидящих глаз, и каждый в этом строю мысленно разделывает вас под жаркое. Пожалуй, тот, кто не испытал такого, по-настоящему еще и не жил», – вспоминал Корчной о тех событиях.
Фактически в одиночку он вышел на борьбу с гигантским исполином, мобилизовавшим против него целое войско тренеров, консультантов, советников, журналистов, переводчиков, явных и тайных агентов КГБ, функционеров всех мастей, докторов, психологов и массажистов. Не был забыт даже персональный повар. К тому же у государства в заложниках оставалась его семья, и многим казалось чудом, что Корчной вообще был в состоянии играть в шахматы. Плохо представляя, кто еще, кроме него, мог бы противостоять такому давлению, рискну предположить и обратное: огромный перевес в живой силе и технике на стороне врага, груз жизненной драмы, развертывавшейся в Ленинграде, угрозы и провокации со стороны советских, очевидная поддержка чемпиона организаторами, раздражая и выводя из себя Корчного, вместе с тем являлись для него своеобразным допингом и ввергали его в состояние яростной концентрации и мобилизации всех сил. Не исключаю, что он даже специально читал советскую прессу со статьями о себе, чтобы еще больше разжечь боевой пыл и настроиться на бескомпромиссную борьбу.
Нельзя было назвать легким и положение Карпова. Советский журналист, вернувшись в Москву с Филиппин, писал: «В Багио Карпов отвечал за каждый из 1525 ходов, которые еще суждено было сделать в матче, не только перед собой. Перед страной».
Анатолий Евгеньевич и сам прекрасно понимал, что выполняет миссию государственной важности, да и пример Спасского, впавшего в немилость после проигрыша Фишеру, не мог не маячить перед его глазами.
Шахматы были частичкой агрессивной политики Советского Союза, целью которой было любыми средствами предъявить миру преимущества коммунистического строя, а заодно покарать человека, решившего с ним порвать.
Одну из ведущих ролей в Багио исполнял глава делегации Карпова, начальник отдела шахмат Спорткомитета СССР Виктор Давидович Батуринский (1914–2002). Имеется в виду, конечно, не шахматная роль, хотя бывший военный прокурор был довольно сильным шахматистом и гордился тем, что в ходе доигрывания 13-й партии была использована идея, пришедшая ему в голову. Батуринскому было не столь лестно, как писал потом Карпов, «попасть в историю», сколь важно, как признался сам отставной полковник юстиции, «не попасть в историю» в случае неудачного исхода поединка.
Батуринский прекрасно знал, на каком уровне интересуются этим матчем. В приемной председателя Спорткомитета Сергея Павлова стоял шахматный столик, у которого во время партий в Багио постоянно дежурил кто-то из гроссмейстеров, чтобы дать компетентную справку, если позвонят из Секретариата ЦК КПСС. Частые звонки раздавались и в Центральном клубе на Гоголевском. Ходом партий регулярно интересовались помощники Генерального секретаря – Цуканов, Александров-Агентов, да и сам Брежнев, по свидетельству очевидцев, по несколько раз на дню спрашивал: «Как там наш Толик?..»
Подполковник КГБ Владимир Попов, впоследствии эмигрировавший в Канаду, рассказывал, что в Москве во время матча в Багио работало два штаба. Один из них действовал в 11-м отделе Пятого Управления КГБ, куда поступала вся информация о ходе матча. Другой располагался в Спорткомитете СССР, где постоянно находились советские гроссмейстеры. Их рекомендации шифрованными телеграммами поступали в оперативную группу КГБ, действовавшую в составе команды Карпова на Багио.