Когда все Олины одноклассники записались в общество безбожников, она, конечно, записалась тоже. Первым делом в обществе постановили: родителей и всех других родственников уговорить выбросить иконы из квартир, избавиться от крестов и больше не ходить в церковь. Свой крестик Оля выбросила по пути домой – просто так сняла и выбросила. Ну и что проку? Иконы как висели в дедовом кабинете и маминой спальне, так и остались висеть. Дед мгновенно надел на Олю другой крестик – старинный, своей покойной матери, – и сказал, что нельзя слепо следовать за толпой, которая влачится к гибели. Мыслящий человек тем и отличается от животного, что приучен думать самостоятельно. Может, тогда ему и удастся выжить, а если погибнешь, то сохранишь честь и достоинство.
И к чему говорил, интересно? Если с целью оскорбления, то дед зря старался – Оля давно уже привыкла пропускать мимо ушей то, что изрекается этим старым, отжившим свое человеком. Конечно, она очень любила деда. Но нельзя же, в самом деле, принимать всерьез всю ту заплесневелую чепуху, которую он непрестанно изрекает и за которую упорно цепляется. Дед просто поразительно умеет не пускать в свое сознание новое, прогрессивное, он не способен переосмыслить опыт печального прошлого, а ради защиты отживших догм готов идти на все. Как-то раз на уроке истории – Оля тогда классе в пятом училась, а то и в четвертом – учительница сказала, что царь Петр и его жена царица Екатерина были сифилитиками. Оля тогда была еще ужасно наивная, прямо как гимназистка, она не поняла, что это значит, а спрашивать на уроке постеснялась: все вокруг при слове «сифилитики» начали так хохотать! Она тоже хохотала, сама не зная над чем. Ну и дернула же ее нелегкая спросить дома…
Лучше бы уж у кого-то в классе. Ну, посмеялись бы над ней – в первый раз, что ли? Сколько раз ее обсмеивали на уроках физподготовки, когда оказывалось, что Аксакова застревает на «коне», да и «козла» не в силах перескочить, на канате не способна подтянуться даже на метр, в длину прыгает ровно на полметра, а при прыжках в высоту сбивает планку, еще даже не прыгнув, а только попытавшись задрать свою толстую ногу! Ничего, не умерла бы обсмеянная Аксакова от лишней порции хохота в классе. Но она завела разговор о царях-сифилитиках дома, за ужином…
– Вместо того чтобы уроки учить, ты по заборам читаешь неприличные слова! – крикнула мама и убежала на ночное дежурство.
Оля объяснила деду, что она не на заборах прочитала, а на уроке учительница сказала.
– Боюсь, у кого что болит, тот про то и говорит, – брюзгливо отвесив нижнюю губу, непонятно сказал дед. – И еще можно добавить: нечего валить с больной головы на здоровую.
И ушел в свою комнату. Кстати, потом он неделю с внучкой не разговаривал, только бубнил: человек, мол, тем отличен от скотины, что не повторяет за идиотами всяких глупостей.
Но это потом. А тогда Оля посидела-посидела одна за столом, доела ненавистный рыбный суп из консервов и пошла на дяди-Шурину половину.
У тети Любы, как всегда, были на ужин превкусные блины. И она, как всегда, начала угощать ими Олю.
– А варенье у нас еще есть? – спросил дядя Шура.
Тетя Люба всплеснула руками: чуть не забыла! – и достала чудесное смородиновое варенье.
– Что такое сифилитики? – спросила Оля. Правда, завела она этот разговор не прежде, чем наелась блинов до того, что животик стал тугой и кругленький, а во рту кисло от сладости.
Тетя Люба и дядя Шура сначала смешно вытаращили глаза, а потом смущенно переглянулись.
– Да вы не бойтесь, я слово не на заборе прочитала, – успокоила Оля. – Просто у нас в школе учительница так говорила про царя Петра и царицу Екатерину.
Тетя Люба и дядя Шура снова переглянулись, но по-прежнему молчали.
Оля не торопила их, а пила чай, с удовольствием ощущая, как исчезает противный железистый привкус во рту, и думая, что вполне сможет съесть еще один блин с ложечкой варенья. Или даже с двумя ложечками.
Она совершенно точно знала, что дождется ответа. Дядя Шура (вообще-то в детстве Оля звала его просто Шурик, но теперь он стал такой старый, виски поседели, что просто ужас! И на Шурика больше не похож) всегда отвечал на все ее вопросы. Всегда. Вот и теперь – помялся-помялся, а потом сказал скучным голосом:
– Сифилис – очень опасная, заразная, грязная болезнь. Она передается половым путем.