Зима в раю

– А если я этого не сделаю? – спросила она, вновь взглянув на Гаврилова. – Если я откажусь, вы что, опять станете меня чем-нибудь шантажировать? Бориской или чем-нибудь еще?

– Да бросьте вы, право, – уютно ухмыльнулся Гаврилов. – Нашли тоже зверя-шантажиста! Откажетесь – ну и ладно, вам же хуже, только потеряете хорошие деньги. Они уйдут другому человеку, который поможет мне обратить Дмитрия Дмитриевича в свою веру.

– Ну ладно, если для вас это имеет такое судьбоносное значение, – пожала плечами Лидия, – я согласна вам помочь. Только извольте деньги вперед – мне нужно срочно заплатить за квартиру.

Гаврилов и глазом не моргнул – вынул из внутреннего кармана бумажник, источающий приятный аромат хорошей кожи и еще более приятный – денег, денег, денег… И какой дурак сказал, что деньги не пахнут?

Лидия не удержалась и с наслаждением пересчитала франки. Конечно, это было бестактно – в прежние, петербургские, московские и даже энские, времена она ни за что бы так не поступила, но с тех пор слишком много воды утекло, и она так давно, так бесконечно давно не держала в руках столько разноцветных бумажек сразу. Столько бумажек, дающих абсолютную власть над жизнью…

Господи, да какое же счастье – деньги! Оценить его может только тот, кто сполна хлебнул нужды.

Она подняла глаза и тут же снова потупилась.

Что там мелькнуло такое, на лице Гаврилова? Уж не презрение ли? Лидия проглотила комок.

«Сволочь! Презирай меня, презирай… Я своими руками рыла могилу мужу в сугробе на насыпи близ Транссиба – зимой. По весне снег, конечно, растаял, кости Никиты выбелили дожди, высушили ветры. Презирай меня, презирай! Я валялась в ногах у того китайца, который забрал у меня Олега, а он только молчал и поблескивал стеклами узких очков, а потом приказал выгнать вон из кабинета и больше не пускать, бросив на прощанье косноязычно: «Васа сына расстреряют! Хочець зить сама – Харбина беги!» Я не вспомню, где оставила труп моего мужа. Я не знаю, куда, в какую яму бросили труп моего сына… Все, что у меня осталось, это моя дочь, моя внучка. И моя жизнь! Чтобы жить, мне нужны деньги. Неужели ты думаешь, что меня хоть что-то может остановить на пути к этим деньгам? Презирай меня, сытая советская сволочь!»

– Одного не пойму, зачем вам так остро понадобился именно мой никчемный зятек? – пробормотала Лидия, снова и снова шелестя купюрами.

Она смотрела только на них, она думала только о своем, а потому не видела выражения, которое мелькнуло в глазах Гаврилова. Голос его, впрочем, звучал вполне обыденно:

– У меня к Дмитрию Дмитриевичу давний интерес.

А мысленно добавил:

«И давние счеты!»

* * *

Как прекрасна жизнь!

Как прекрасна жизнь двадцатидвухлетней студентки педагогического факультета, красивой, умной, всеми любимой, веселой, полной надежд!

Как прекрасна могла быть у этой девушки жизнь, если бы ее не портили на каждом шагу самые родные, самые любимые и близкие люди! Ладно, если бы то были проклятые империалисты, злобные враги, вынашивавшие ненависть к Советской власти и лично к вождю – товарищу Сталину, или недобитые белобандиты, или затаившиеся кулаки – им, как говорится, сам бог велел… Ой, нет, бога нет, само собой, просто так говорится! Черта тоже нет, но ведь говорится же – пошел к черту! И ничего, никто не грозит за «черта» исключить из комсомола. А за бога того и гляди вылетишь. А если ты еще не комсомолка, а только мечтаешь стать ею, значит, из-за какого-то дурацкого словечка тебе дорога в светлое будущее будет мигом перекрыта. Главное, как смешно: на антирелигиозных диспутах слово «бог» можно употреблять сколько угодно – конечно, в самом уничижительном смысле, но все же оно со всех сторон звучит, а стоит просто так, в обыденной жизни, про божественное ляпнуть – и от тебя все товарищи начинают носы воротить, как от зачумленной.

Да и верно. Что может быть ужаснее, чем видеть девушку или парня, которые отравлены, одурманены пережитками прошлого? Такое ощущение, что их сознание одето в отрепья, лохмотья, в которых они похожи на стариков и старух, а не на строителей нового мира. Религия – страшный дурман, враг всего живого, светлого, прогрессивного. Старшее поколение до сих пор отравлено ею. Некоторые, конечно, пытаются отхаркать пережитки, как туберкулезник отхаркивает мокроту, но не у всех это получается. А некоторые и стараться не хотят. Взять хотя бы собственную семью…