Читаем Зигфрид полностью

— Матушка говорила мне то же самое. Но я не хочу — не надо мне о муже толковать. Лучше жить одинокой до самой смерти, чем потерять любимого и обречь себя на беспросветное, мучительное одиночество.

— Не зарекайтесь, госпожа, без милого друга и супруга нет на свете счастья. И ваш черед придет. И вы познаете любовь. Молитесь Богу.

Повернувшись лицом к разноцветному окну, в котором играло солнце, Кримхильда, сложив обе руки на груди, зашептала:

— Господи! Любви печальный конец не раз я видела и слышала из книг… Если платить за счастье… должна я… страданием… ни с кем, ни с кем… не свяжи меня венчанием, Господи!

И, обернувшись к Фанни, Кримхильда сказала:

— Открой ответ по книге…

Фанни наугад открыла томик стихов с закладками из сухих цветов. Тихо прочла:

Слезы, здесь вам время литься,ПолитьсяВ тихом таинстве напева;В этой пустыне чудеснойБыл мне явлен рай небесныйСлезы — пчелы возле древа.В грозы к ним густая кронаБлагосклонна,Вековые ветви крепки;Благодатная в наградуПриобщеньем к вертоградуОживит сухие щепки.Упоен утес плененный,К ней склоненныйВ ней почтил он совершенство.Плачут камни на молитвеЗа нее в смертельной битвеКровь свою пролить — блаженствоОбретает здесь томленьеИсцеленье.На коленях стой в надежде,Будет страждущий излечен,Вспомнит, весел и беспечен,Как он жаловался прежде.Строгий дух — в таких оплотахНа высотах.Если горестные пениВдруг послышатся в долинах,Легче сердцу на вершинах,Там, где ввысь ведут ступени.Средь мирского бездорожьяМатерь божья,Свет являя долгожданный,Взвратила ты мне силы.Ты — Матильда, светоч милый,Чувств моих венец желанный.Возвестишь по доброй волеТы доколеМне скитаться в ожиданье.В каждой песне верен чуду,Эту землю славить будуНаше близится свиданье.Чудеса времен текущих,Дней грядущих!Вами здесь душа согретаЭто место незабвенно.Сны дурные смыл мгновенноВсеблагой источник света.

— Аминь, — прошептала твердо Кримхильда и, более не говоря ни слова, вышла из дворца.

Кримхильда заранее, только проснувшись, решила, что уйдет сегодня далеко от дворца, оставив позади себя знакомые запахи… звуки… голоса… мысли… Она шла к берегу, прямо в свежее утреннее дыхание моря. Шла, чтобы увидеть, как светятся в глубине водоросли, как круто опускается на дно брошенный с берега камень, как собираются здесь всевозможные рыбы, потому что у далекого мыса течение, натолкнувшись на крутые откосы дна, образовывало водоворот. Тут скапливались огромные стаи мелких рыб, ночью они поднимались к поверхности и служили пищей для бродячих рыб.

Голубовато-серые, легкие, тихим, едва заметным ветром гонимые, катились волны навстречу Кримхильде.

Она слышала дрожащий звук — это летучая рыба выпрыгивала из воды и уносилась прочь, со свистом рассекая воздух жесткими крыльями. Королевна питала нежную привязанность к летучим рыбам — они были ее лучшими друзьями здесь, на берегу. Птиц она жалела, особенно маленьких и хрупких морских ласточек, которые вечно летали в поисках пищи и которой было очень мало. И тогда Кримхильда думала: «Птичья жизнь много тяжелей нашей, если не считать стервятников и больших, сильных, смелых птиц. Зачем они созданы такими хрупкими и беспомощными, как вот эти морские ласточки, если мир порой бывает так жесток? Море часто представляется добрым и прекрасным, но иногда вдруг становится безжалостным, а птицы, которые летают над ним, ныряя за пищей и перекликаясь слабыми, печальными голосами — они слишком хрупки для него… И почему, почему во сне, уже дважды повторившемся сне, мой суженый влетает ко мне в виде птицы?»

Перейти на страницу:

Все книги серии Мифы

Львиный мед. Повесть о Самсоне
Львиный мед. Повесть о Самсоне

Выдающийся израильский романист Давид Гроссман раскрывает сюжет о библейском герое Самсоне с неожиданной стороны. В его эссе этот могучий богатырь и служитель Божий предстает человеком с тонкой и ранимой душой, обреченным на отверженность и одиночество. Образ, на протяжении веков вдохновлявший многих художников, композиторов и писателей и вошедший в сознание еврейского народа как национальный герой, подводит автора, а вслед за ним и читателей к вопросу: "Почему люди так часто выбирают путь, ведущий к провалу, тогда, когда больше всего нуждаются в спасении? Так происходит и с отдельными людьми, и с обществами, и с народами; иногда кажется, что некая удручающая цикличность подталкивает их воспроизводить свой трагический выбор вновь и вновь…"Гроссман раскрывает перед нами истерзанную душу библейского Самсона — душу ребенка, заключенную в теле богатыря, жаждущую любви, но обреченную на одиночество и отверженность.Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами т и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего "Божественного Провидения"… на веки вечные суждено ему остаться чужаком и даже изгоем среди людей; и никогда ему не суметь "стать, как прочие люди".

Давид Гроссман

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза