Жук

– Не понимаю, почему вы все держали в тайне. Почему вы все скрывали от отца с самого начала? – поинтересовался я.

– Это Пол хотел, чтобы папа ничего не знал.

– Что, мистер Лессингем вас стыдится?

– Сидней!

– Или, может быть, он боится вашего отца?

– Вы очень несправедливы к нему. Вам прекрасно известно, что папа уже давно относится к нему с предубеждением. Пол из-за своей политической позиции находится в очень трудном положении, он постоянно пребывает в сильнейшем напряжении, и для него сейчас исключительно важно избегать каких-либо дополнительных осложнений. Пол прекрасно понимает, что папа не одобрит мой выбор, и просто хочет, чтобы о наших с ним планах ничего не говорилось до окончания сессии парламента – вот и все.

– Понимаю! Мистер Лессингем проявляет осторожность и осмотрительность даже в сердечных делах. Сначала политика, потом любовь.

– Пусть так! Почему бы и нет? Неужели вы хотите, чтобы он допустил провал в главном деле своей жизни – хотя, чтобы избежать этого, нужно просто немного повременить?

– Смотря что он считает главным делом своей жизни.

– Да что с вами такое? Почему вы со мной так разговариваете? Это совершенно на вас непохоже. – Марджори устремила на меня испытующий взгляд своих сверкающих глаз. – Не могу поверить. Вы что, ревнуете? То есть то, что вы говорили вчера вечером, – правда? Я думала, что подобные вещи вы говорите каждой девушке.

Мне ужасно хотелось, не сходя с места, немедленно заключить Марджори в объятия, прижать ее к груди. Подумать только – она пыталась дразнить меня, заявляя, что то сокровенное, что я высказал ей, я говорю всем девушкам без разбора.

– Что вы знаете о мистере Лессингеме? – спросил я.

– То же, что знают и все остальные, – этот человек будет творить историю.

– В истории случаются такие события, с которыми не хотелось бы ассоциироваться. Что вам известно о его частной жизни – я, вообще-то, имел в виду именно это?

– Мне кажется, вы заходите слишком далеко, Атертон. Я знаю, что он один из лучших, один из самых выдающихся мужчин. Мне этого достаточно.

– Ну, если это в самом деле все, что вам известно, и вы в это верите, то этого, пожалуй, хватит.

– Да, я это знаю и не сомневаюсь в этом. И все остальное общество – тоже. Все, с кем он так или иначе контактирует, осознают, должны осознавать, что он неспособен на бесчестные мысли или поступки.

– Послушайтесь моего совета, не возносите этого человека слишком высоко. В жизни любого мужчины найдется страница, которую ему не хотелось бы переворачивать обратно и перечитывать.

– Возможно, в вашей такая и есть – я вполне это допускаю. Но в жизни Пола подобные страницы отсутствуют.

– Что ж, спасибо за откровенность. Боюсь, в том, что касается меня, это в самом деле весьма вероятно. Более того, не исключаю, что таких страниц у меня несколько. Я совсем не похож на апостола – даже имя у меня неподходящее.

– Сидней! Вы просто невыносимы! Мне тем более странно слышать от вас подобные вещи, ведь Пол считает вас своим другом.

– Это очень лестно для меня.

– А разве вы не его друг?

– А разве недостаточно быть вашим другом?

– Нет, недостаточно. Тот, кто против Пола, – тот и против меня.

– Тяжелая ситуация.

– Что значит – тяжелая? Тот, кто враг мужу, вряд ли может быть другом его жене, если супруги – одно целое.

– Но ведь вы с Лессингемом пока не супруги. Неужели для меня все так безнадежно?

– Что вы вообще имеете в виду? Вы о той чепухе, которую несли вчера вечером?

И Марджори засмеялась. Засмеялась!

– Вы называете это чепухой. Просите у меня сочувствия, помощи – и говорите такие вещи!

– Вы получите от меня все сочувствие, в котором нуждаетесь, – обещаю! Мой бедный, дорогой Сидней! Не будьте же таким глупцом! Неужели вы думаете, что я вас не знаю? Вы лучший из друзей – и худший из любовников. Вы настолько же надежны в первом качестве, насколько ветрены и легкомысленны во втором. Я точно знаю, во скольких девушек вы были влюблены, – и что же? Вы разочаровывались в них так же быстро, как загорались. Правда, мне известно и то, что в меня вы до сих еще не влюблялись – но это, похоже, просто случайность. Поверьте мне, мой милый, дорогой Сидней, завтра вы воспылаете страстью еще к кому-нибудь – если только это уже не произошло. Честно вам признаюсь, что все, что мне в этом смысле известно о вас, было предсказуемо и не требовало от меня искусства прорицательницы. Ну, ничего. Выше нос! Никогда не знаешь, как все сложится! Кто это там идет?

Это была Дора Грэйлинг. Я, не говоря более ни слова, вместе с ней отправился в танцзал, и мы снова принялись вальсировать. Танец уже перевалил за половину, когда она наконец заговорила.

– Извините, что я была с вами резка. Мне кажется, я всегда демонстрирую вам самые неприятные стороны своего характера.

– Я сам виноват. Разве я показал вам свою лучшую сторону? Вы гораздо добрее ко мне, чем я того заслуживаю – и сейчас, и всегда.

– Что ж, вам виднее.

– Простите, но это правда. Я ведь совсем одинок – ни единого друга, ни единой близкой души.