Жук

Когда поезд отправился со станции, араб и его попутчик находились в вагоне. Телеграфирую в Лутон.

– Что ж, похоже, все в порядке, – сказал я. – Если только не случится что-то непредвиденное, мы должны их взять.

Ох уж эти непредвиденные обстоятельства!

Перед отъездом я решил вместе с инспектором и диспетчером, отправлявшим наш поезд, провести короткое совещание с участием машиниста спецсостава.

– Я попросил машиниста, – сказал инспектор, – не думать об экономии угля и доставить вас в Бедфорд через пять минут после прибытия туда экспресса. Он сказал, что, скорее всего, сможет это сделать.

Машинист, склонившийся над двигателем ломокотива, вытер руки промасленной тряпкой и подошел к нам. Это был невысокий, жилистый мужчина с седой шевелюрой и усами. На его честном, открытом лице было написано выражение решимости, характерное, пожалуй, для подавляющего большинства представителей его профессии. При этом в его глазах можно было заметить веселые искорки, говорящие о живом чувстве юмора.

– Думаю, все будет в порядке, мы справимся, – сказал он. – Нам придется двигаться на подъем, но ночь ясная и безветренная. Единственное, что может нас задержать, – это если на встречном или в попутном направлении нам будут часто попадаться поезда, особенно товарные. Тут уж, если нас заблокируют, ничего не поделаешь. Но инспектор говорит, что расчистит для нас пути.

– Верно, – подтвердил инспектор. – Расчищу. Я уже отправил предупреждающую телеграмму.

Тут в разговор вмешался Атертон:

– Послушайте, если вы доставите нас в Бедфорд в течение пяти минут после прибытия экспресса, вы получите пятифунтовую банкноту, которую сможете поделить со своим напарником-кочегаром.

Машинист ухмыльнулся.

– Мы вас доставим вовремя, сэр. Главное, чтобы мы в затор не угодили. Нам не так часто удается заработать пять фунтов за одну поездку до Бедфорда, так что мы уж постараемся.

Кочегар, стоявший в задней части локомотива, у топки, помахал нам рукой.

– Точно, сэр! – крикнул он. – За эти пять фунтов нам придется заставить вас понервничать!

Как только наш спецсостав выехал со станции, стало ясно, что, как сказал кочегар, Атертону, да и всем нам, в самом деле придется «понервничать». Путешествие на поезде, состоящем всего из одного вагона, прицепленного к локомотиву, который летит вперед на предельной скорости, – это совсем не то, что спокойно сидеть в вагоне обычного экспресса. Я знал это еще до нашей поездки, но в ту ночь прочувствовал острее, чем когда бы то ни было. Любому, кто раньше не ездил таким образом, и даже просто человеку нервному наверняка показалось бы, что мы вот-вот сойдем с рельсов. Трудно было поверить, что вагон снабжен хоть какими-то рессорами – так сильно его швыряло то вверх-вниз, то вперед-назад, то из стороны в сторону. О спокойной, комфортной поездке нечего было и думать. Разговаривать было совершенно невозможно, но меня лично это только радовало. Так что в этом смысле я был благодарен обстоятельствам. Мало того что мы не могли толком усидеть на местах из-за сыпавшихся на нас со всех сторон толчков, так еще грохот и лязг вокруг стояли просто оглушительные. Впечатление было такое, будто за нами гонится целая стая разъяренных, визжащих от злобы демонов.

– Боже мой! – выкрикнул, с трудом преодолевая шум, Атертон. – Наш машинист в самом деле очень хочет заработать обещанные пять фунтов. Надеюсь, я доживу до конца поездки и смогу с ним рассчитаться!

Хотя Атертон находился не так уж далеко от меня, в другом конце вагона, и кричал во всю силу своих легких – чем-чем, а громким голосом природа его не обделила, – я смог разобрать лишь отдельные слова и скорее угадал, чем услышал смысл его восклицания.

Состояние Лессингема меня по-прежнему беспокоило. Немногие из всех тех людей, кто представлял его внешний облик по портретам на иллюстрациях, публиковавшихся в прессе, узнали бы в нем в этот момент набирающего популярность и влияние политика. И все же мне показалось, что в этот момент трудно было бы найти нечто более полезное и уместное для него, чем наше дикое железнодорожное путешествие. Как и всех нас, его жестоко трясло и бросало из стороны в сторону. Но это все-таки отвлекало его от ужасных мыслей, которые угнетали его больше, чем всех остальных. Вероятно, здесь можно было говорить и о некоем тонизирующем эффекте риска. Собственно, реальной опасности в нашей поездке, пожалуй, и не было, но ощущение того, что она есть, у нас присутствовало. И уж одно можно было сказать совершенно точно: если бы мы, двигаясь вперед на столь дикой, бешеной скорости, разбились вдребезги, это была бы смерть, о которой мужчина может только мечтать. Вероятно, понимание этого несколько взбодрило Лессингема и заставило кровь быстрее бежать по его жилам. Так или иначе, мне показалось, что с каждым новым толчком к нему постепенно возвращается утраченное самообладание и он по своему поведению становится все больше похожим на себя – хладнокровного, собранного мужчину, каким он был всегда.