Жуга. Осенний лис

Едва травник вышел за порог, ремень на его куртке лопнул. Кинжал со звоном упал на мостовую. Выругавшись, Жуга поднял его, жалея, что не попросил у Ашедука ножны – об остроте гномьих ножей ходили легенды, да травник и сам мог это подтвердить. Он связал как мог две половинки и перепоясался заново. Посмотрел на Вильяма. Бард к этому времени уже основательно протрезвел и начал соображать.

– Что ты собираешься делать? – спросил он, вставая.

– Искать, – ответил травник.

– Я с тобой, – бард соскочил с крыльца.

Не удостоив Вильяма ответом, Жуга направился на север, к Темзе. Вильям догнал его и зашагал рядом, время от времени хлюпая разбитым носом.

– Я всё равно от тебя не отстану, – заявил он. – Почему ты непременно хочешь идти один?

Травник не ответил и теперь. С Гертрудой могло случиться что угодно, он вовсе не желал, чтобы Яльмар и остальные распознали её истинную сущность. И уж тем более он не собирался объяснять это Вильяму.

– Ты не сможешь их найти, – меж тем убеждённо сказал тот. – Ты не знаешь го́рода, не знаешь языка… Ты говорил с кабатчиком? Что он тебе сказал?

Жуга, как ни был рассержен, задумался над его словами. Бард был прав. В запале травник подзабыл, что находится не просто в чужом городе, но в чужой стране. Помощь Вильяма могла оказаться неоценимой. С другой стороны, бард представлял собой определённую обузу, тем более в таком состоянии, как сейчас. Но колебался травник недолго.

– Он сказал, что этого парня зовут Чендлер или как-то так. И что живёт он на Ист-Энде.

– Это всё равно что нигде, – Вильям остановился, заставив травника поневоле замедлить шаг. – Ист-Энд – это вся восточная сторона Лондона, от собора Святого Павла до Катлер-стрит, Лондонской стены на севере и доков у реки… Мы не можем обшарить весь Чипсайд. Так мы её никогда не найдём.

– Всё равно нам надо на ту сторону. Не отставай.

Вильям поспешно догнал его. В молчании они прошли по Порк-Чоп-лейн по направлению к Суррею, не встретив никого, миновали Саутварк-сайд и повернули к узкому проезду Лондонского моста, на Фиш-стрит, уступами спускавшуюся к Темзе. Впереди засеребрилась вода. В тумане проступали силуэты старых причалов, похожие в темноте на дохлых сороконожек, немногочисленные лодки устричных торговцев, ошвартованные возле Темз-стрит на Биллингсгет, и громада Лондонского дока. Совсем уж далеко на западе едва виднелись арки нового, Блэкфрайерского моста. Посыпал редкий лёгкий снег. От быстрой ходьбы травник помаленьку согрелся. Расшнуровал куртку.

– Может, он ещё чего-нибудь сказал? – нарушил молчание Вильям. – Ты вспомни! Ну?

Жуга нахмурился.

– Квадрат, – сказал он. – Он упоминал какой-то квадрат…

– Квадрат?

– Ну, да. Квадрат и что-то про ягоды [57].

– А! – просиял Вильям. – Блумсбери-сквер! Это уже лучше. Тогда нам туда.

– Это далеко?

– Неблизко. Но это нам на руку. Пошли быстрее, может быть, ещё успеем их нагнать, если пройдём через Уайтчепель. Хотя там может быть опасно. Чёрт… Я не взял ножа.

– Я взял.

Травник не сказал ничего особенного, но Вильям почему-то вздрогнул.

Они пересекли мост и запетляли в узких переулках восточной окраины. Шли быстро. Травник морщился и стискивал зубы, когда приходилось наступать на левую ногу. Вильям едва поспевал за ним, с досадой обнаружив, что разодранный башмак медленно, но верно наполняется водой.

– Жуга.

– Чего тебе?

– Ты… Я хочу извиниться. Я не знал, что вы с Гертрудой… Я думал… Я не знал, что она с тобой.

Взгляд, который травник бросил на Вильяма через плечо, был каким-то странным.

– Ты ничего не понимаешь, – глухо сказал он. В его голосе была печаль. – Ничего. Ты… Она не будет с тобой или со мной. Она ни с кем не хочет быть. Не трогай её. Не надо.

Некоторое время они шли молча, лишь эхо шагов глухо отражалось от высоких стен окрестных домов. Пахло дымом, отбросами и отсыревшей штукатуркой. Здесь было ещё темнее – неверный свет луны освещал только последние этажи, островерхие крыши да переплетенье балок, не позволявших старым домам рухнуть друг на друга. Улицы в большинстве своём у крыш были значительно у́же, чем у мостовой, дома теснились, лезли друг на дружку, в четыре, в пять этажей. Фундаменты были древнее самих зданий, принадлежа десятому или даже девятому веку. Свинцовые рамы оконных переплётов поблёскивали маленькими стёклами, казалось, будто город смотрит им вослед десятками прищуренных глазок. Откуда-то доносились еле различимый смех и звуки музыки. Холодный, северный и мокрый Лондон совершенно не походил на всё, что раньше доводилось видеть травнику. Жуга не спрашивал у Вильяма, сколько лет этому городу, но чувствовал, что в нём до сих пор оставалось слишком много от того военного укрепления Лондиниум, камни которого укладывали ещё легионеры. Ещё глубже, подобные левиафанам в глубинах океана, сквозь холодную патоку времени проступали очертания более старых мегалитов, установленных на место при помощи магии друидами кельтов, а под ногами, в самой глубине, травник ощущал холодное и мёртвое дыханье неизмеримо древних катакомб.