Жора, Иваныч, Саша и Сашенька

«Да что же это, в конце концов, такое? – размышляла Сашенька, – Как будто кто-то насильно соединяет с ним. Имя – такое же, как у меня? Ну и что – разве такое может волновать? Лицо?». Она перебирала все особенности его внешности и поведения, приходившие на ум, и от этого в сознании зрело недоумение, как результат несоответствия логики и чувств. Когда разум твердил о несостоятельности выбора, чувства отчаянно сопротивлялись, принимая совершенно противоположную позицию. Но стоило ему чуть засомневаться, подпасть под диктат чувств, как те тут же уходили в оппозицию, диаметрально меняясь. Раздрай полнейший.

Временами чувства прятались на территории безразличия, и тогда становились неосознаваемыми. Но порой с особенной уверенностью вторгались под сердце. Именно – под сердце. Не в сердце. Но сразу казалось – в него. Словно домой возвращались. Становилось неимоверно тоскливо. И под ребрами. И в солнечном сплетении. И в низу живота. Тогда приходило страстное желание встречи, отчего она чувствовала себя стервой. Становилось стыдно перед ним, не подозревающим о ее в мыслях предательстве. Хотелось до чертиков услышать низкий бархатный голос, почти такой же, как у отца. Хотелось стать маленькой девочкой, обнять его за шею, забраться с ногами на колени и просто вот так лежать, испытывая умиротворение. Ей так не хватало этого умиротворения с тех пор, как отца не стало.

Но через короткое время разум снова брал верх. Вещал, что он человек чужой, и что этот чужой не любит ее вовсе. «И вообще, что ему нужно от меня? Может, поматросит – и бросит?» Снова становилось тоскливо. Но уже не от того, что тянула к нему женская затянувшаяся нереализованность, а от того, что хотелось бежать от него, забыть все, что с ним связано. Иногда даже приходила мысль, «ну зачем мы вообще встретились, лучше бы этого вовсе не случалось». Раздвоение коробило душу, наводило на мысль о скорбной неизбежности происходящего, о предопределенности судьбы, ввергающей в неотвратимость испытаний. «Неужели же такая моя доля?» Сашенька вдруг почувствовала всю нелепость жизни: то, что нянчила годами – мечтала о восхитительной встрече, о любви с первого взгляда – потеряло смысл. Прелесть будущего, стала неожиданно обыденностью настоящего, которая настойчиво влекла ее в серую неизбежность простой семейной жизни.

Она встала с дивана, захлопнув так и не начатую книгу, и подошла к окну.

Серый день с низким непроницаемым небом подходил к концу. Ветер слегка шевелил деревья с редкой и уже не живой, но цеплявшейся за ветви листвой. Холодного снежного дождя, что надоедал днем, уже не было, но он как будто бы с минуту на минуту должен начаться – так казалось. Может, потому, что ее собственное состояние как раз под стать осеннему небу, готовому вот-вот заплакать.

«Девочка моя, тебе плохо?» Она почти явно услышала голос отца. Но в воображении почему-то возник Александр. И через мгновение уже непонятным стало, чей же голос подсознание услужливо подсунуло.

Слезы, до этого сдерживаемые кое-как, вдруг завладели с такой силой, что стали всхлипами перекрывать дыхание. Сознание заволокла жалость к отцу, а скорее, больше к себе без него – к маленькой девочке, растерявшейся перед жизненным выбором. И Александра жаль. За то, что не любит его. А ведь он, бедный, наверное, любит.

Еще какое-то мгновение Сашенька не давала воли чувствам, как могла, всхлипывая и утирая слезы, но, в конце концов, разревелась, приняв безоговорочно одну из крайностей души, за которой следовало облегчение от того, что не нужно больше сдерживать пульсирующее волнами тело.

Он влюбился в нее с первого взгляда. Бывает же так. Увидел и понял: это – она. И никаких сомнений, никаких компромиссов между тем, что нравится в ней, а что не нравится. Да и не было в ней ничего такого, что бы даже подспудно обнаружила его интуиция. Все великолепно. Как в песне: «Все в тебе, ну все в тебе по мне».

Фигурка – закачаешься. На лицо – красавица, каких поискать. Ростик – как раз такой, как надо: не любил он «кобылиц», не нравились ему почему-то рослые, в теле, девушки. Сердцу не прикажешь.

Ночью первого вечера знакомства долго не мог уснуть, вспоминая красивую русоволосую девушку, сразу ставшую для него своей. Вспоминал ее грустные большие глаза, ее полуулыбку.

Да, так и есть – это не улыбка. Складывалось ощущение, что Александра – Сашенька – немножечко не дотягивает ее до конца – фиксирует, не закончив. От этого выражение глаз получалось грустным и таинственным, завораживающим своей незаконченностью. Вот этой вот улыбкой и обворожила она его больше всего. А остальное к ней как бы прилагалось. Остальное уже как-то пришлось само по себе, не выходя за рамки Сашиных представлений о женской красоте.