Жора, Иваныч, Саша и Сашенька

Через неумолимо тянувшееся время смесь все же начинала поддаваться, становясь все более однородной. Наконец, то, что должно было случиться, случилось. И, как результат, все страхи начали казаться мелкими и никчемными, позволив Саше даже слегка расслабиться. «Можно отдохнуть, пока остынет, – подумал, и удивился пришедшей мысли, – Свобода? Хочу иду, хочу сижу?» Он сел на траву, прислонившись к полосатому от кое-где ободранной бересты стволу, и стал смотреть на огонь.

Очнулся курсант Збруев от ощущения чьего-то присутствия. Тяжелое чувство, что он совершил что-то нехорошее, вдруг навалилось на него всей своей ответственностью за содеянное. «Сколько времени прошло? Который час?» Увидел одновременно и догоревший костер, и ведро с краской, и большую бесхозную старую дворнягу, озабоченную поисками пищи и смотревшую на него без особой надежды. Почувствовал голод, пронзивший мыслью, что обед, он, видимо, профукал. А, значит, было построение и его искали. Мысль, сверлом ввернувшаяся в мозг, заставила подскочить как ужаленному. Кровь стала загустевать в жилах, нагружая сердце дополнительной работой, отчего в висках застучало. Но житейская мудрость тут же определила контраргументы. «А что произошло? – последовала реакция, – Я же на задании. Я краску готовил». «А почему отсутствовал на построении?» – зазвучал в ушах гневный голос замкомвзвода. «Я же только что сказал – краску готовил, – возмутилось сознание, – Бросить не мог – процесс непрерывный».

Аргументы оказались весомыми, и голос сержанта замолчал. Курсант Збруев в дебатах победил, а потому совершенно успокоился. Единственное, о чем жалел, что остался без обеда. «Да ну и хрен с ним, – решил, поразмыслив, – Что упало, то пропало».

В казарму поднимался тихо.

Остановился на лестнице. Прислушался. В расположении – ни звука. Это подтвердило догадку, что обед прошел и все уже на «тактике». А, значит, в роте – кроме дежурного, который обычно после обеда спит, и дневальных – никого.

– Збруя, ты чего на обед не пришел? – спросил дневальный, как только Саша показался на пороге, – Тебя твой замок искал. Злой был, как собака.

– Так надо было, – Саше не хотелось объясняться с этим прыщавым тощим курсантом. В первый же день знакомства с этим неряшливым во всех отношениях человеком в его подсознании возникла необъяснимая антипатия, какая бывает, как и доброжелательное отношение, вдруг и без всяких объяснений. Просто не понравился, и все тут.

Он прошел в ленкомнату, поставил на пол ведро и огляделся.

Помещение – где-то восемь на десять метров – к покраске уже было подготовлено. Столы и стулья – на середине, под целлофаном. Целлофан вдоль стен. А у одной – сбитые из досок подмостки, напоминавшие по виду козлы с поперечинами, на которые настланы доски. «Только начать и кончить, – вплыла в сознание грустная мысль, – Краски мне, конечно же, не хватит. Опять придется разводить. Надо не забыть пропорции».

Красил Саша с удовольствием. Краска ложилась ровно, сверху вниз. Стена приобретала новый, более лимонный, чем прежний оттенок. Появилось даже удовлетворение от работы, и он начал мурлыкать возникшую в сознании мелодию.

Потом был ужин. Потом он снова работал, прервавшись только однажды, когда зашел дежурный по роте проверить – «чо тут за хренотень».

Вспомнил, как дома однажды помогал красить родителям сложенную из шлакоблоков летнюю кухню белым, разведенным в воде цементом. Мысль, цепляясь за мысль, стала плести цепочку, уносившую его далеко от места службы, погружая в истому иллюзии раздвоения. Он был и здесь и там одновременно. Его тело, балансируя на досках, покрывало размашистыми движениями стену казарменной ленкомнаты краской. А он сам был дома – в объятиях близкого ему мира. Он соприкасался с ним, и это соприкосновение давало радость подневольному бытию, вводило в иллюзию освобождения.

«Уже, наверное, часа два», – подумал Саша, когда краска закончилась.

При снятых светильниках дневного света в комнате царил полумак. Свет единственной лампочки, свисавшей с потолка, слабо освещал большое помещение, и потому окрашенные стены казались однородными и красивыми, вызывая удовольствие и гордость. Хотелось спать, и, оглядев еще раз свою работу, он вышел – довольный, что завтра не нужно бежать со всеми на зарядку.

– Рота, подъем! – проорал дежурный сержант, и Саша, откинув край одеяла на спинку кровати, рванул к стоявшему в ногах табурету. Быстро оделся, обулся и побежал в ленкомнату.

Едва переступив порог, он застыл в оцепенении. Увиденное вызвало шок. Две стены, на которые хватило краски, превратились в полосатое нечто. Полосы повторяли движение кисти: середина светлее, края темнее. «Что? Что это? Почему?» – отчаянно сопротивлялось сознание. Но по ходу осмысления положения в изворотливом мозгу уже созревало решение.