Жизнь взаймы

Ревность приходит вместе с воздухом, которым дышит любимый человек, и никогда не кончается, даже, если сам ревнивец умирает».

— Так к кому ты меня ревнуешь, Борис? — спросила Лилиан. — Всё-таки к Клерфэ?

— Не знаю. Может быть, к тому, что явилось сюда вместе с ним.

— И что же сюда явилось? — Лилиан потянулась и снова закрыла глаза. — Тебе не стоит ревновать. Клерфэ через пару дней уедет и забудет нас, а мы — его.

* * *

Какое-то время на тихо лежала в своем шезлонге. Волков сидел у неё за спиной и что-то читал. Солнце продвинулось в своем движении дальше, и его лучи упали на её веки и наполнили закрытые глаза тёплым, оранжевым, с золотистым оттенком светом. — Иногда мне хочется сделать какую-нибудь глупость, — сказала она, — что-то такое, что разобьет нашу стеклянную ловушку. Бросить всё и кинуться куда-нибудь очертя голову.

— Этого многие хотят.

— Ты тоже?

— И я — тоже.

— Так почему же нам это не сделать?

Да потому, что ничего не изменится. Мы только ещё сильней почувствуем, как эта стеклянная ловушка давит на нас.

— А если нам и удастся разбить её, мы порежемся об осколки и истечем кровью.

— И ты — тоже?

Борис смотрел на хрупкую фигуру Лилиан. Как же мало она знала о нём, хотя и верила в то, что понимает его!

— Я просто принял это, как есть, и свыкся с нашей клеткой, — сказал он, прекрасно понимая, что это была неправда. — Так проще жить, душечка. Прежде чем ты начнешь бесполезно расточать свой гнев, следует попробовать смириться и научиться жить с этим. Лилиан почувствовала, как её начала охватывать волна усталости. Опять начались разговоры, которые опутывали тебя как паутина. Всё, казалось, было правильно, но что толку от этого?

— Если ты что-то принимаешь, значит ты отказываешься от чего-то другого, — пробурчала она, выдержав небольшую паузу. — Я ещё, видно, не вполне созрела, чтобы так думать.

«А почему бы и не принять, и не свыкнуться? — подумала она. — И почему я всё время обижаю его, хотя и не хочу этого делать? Почему я постоянно упрекаю его в том, что он провел здесь больше времени, чем я, и что он научился думать об этом по-другому, а не так, как я? Почему меня так раздражает, что он, как заключенный в тюрьме, благодарит Господа за то, что его ещё не казнили, а я, как другой узник, ненавижу его за то, что меня не выпускают на свободу»?

— Не слушай меня, Борис, — сказала она. — Это просто моя пустая болтовня. Виноваты полдень, водка и фен. Может быть, виновата и паника перед рентгеном. Её ещё не хватало! Но ведь отсутствие новостей здесь, у нас в санатории, — это хуже некуда.

На колокольне деревенской кирхи начали звонить колокола. Волков встал и опустил шторы пониже, чтобы не мешало солнце. — Завтра выписывают Еву Мозер, — сказал он. — Она выздоровела.

— Я слышала. Её уже дважды выписывали.

— На этот раз она действительно здорова. Крокодилица мне сама сказала.

Сквозь колокольный звон Лилиан вдруг услышала рычание «Джузеппе». Машина быстро взлетела вверх по серпантину и остановилась. Лилиан удивилась, зачем это Клерфэ пригнал её сюда, причем впервые со дня приезда. Волков встал и выглянул с балкона.

— Надеюсь, он не будет на машине спускаться с горы, — язвительно заметил он.

— Не говори ерунды! С чего бы это вдруг?

— Он припарковался на склоне под елями, не у отеля, а там на лугу, где тренируются чайники.

— Ему видней. А почему, ты, собственно говоря, не можешь терпеть Клерфэ?

— Да чёрт его знает! Может, потому, что был сам когда-то таким же.

— Ты!? — вяло переспросила Лилиан. — Тогда это, конечно же, было очень давно.

— Да, было. — с горечью в голосе подтвердил Волков. — Очень и очень давно.

Спустя полчаса Лилиан услышала, как машина Клерфэ отъехала от отеля. Борис ушел раньше. Она ещё полежала немного с закрытыми глазами, наблюдая за колеблющимися бликами света под её прикрытыми веками. Потом она встала и пошла вниз.

К её удивлению она увидела Клерфэ на скамейке перед санаторием. — Я думала, что вы недавно уехали вниз, — заметила она и присела рядом с ним. — У меня, наверное, галлюцинации?

— Вовсе нет. — Он сидел, сощурившись от яркого света. — Это Хольман разъездился.

— Хольман?

— Да. Я послал его в деревню купить бутылку водки.

— На машине?

— А что тут такого, — ответил Клерфэ. — На машине. Уже давно пора заставить его наконец забраться в тачку.

Снова послышался шум мотора. Клерфэ встал со скамейки и прислушался. — Ну, а теперь давайте посмотрим, вернется сюда этот святой угодник или смоется куда-нибудь на «Джузеппе».

— Смоется? А куда?

— Да, куда хочешь! Бензина в баке хватит. На нем он и до Цюриха сможет добраться.

— Что?.. — удивилась Лилиан. — Что вы говорите?

Клерфэ снова прислушался. — Он не вернется. Сейчас он едет по проселку вдоль озера в сторону шоссе. Смотрите, вот он — уже проехал отель «Палас». Слава Богу!

Лилиан резко вскочила со скамейки. — Слава Богу! Вы с ума сошли! Вы заставили его ехать в спортивной машине с открытым верхом? И даже в Цюрих, если ему захочется? Вы забыли, что он болен?

— Как раз поэтому. Ему уже стало казаться, что он разучился ездить.

— А если он простудится?