Жизнь взаймы

Лилиан не смогла сразу же ответить на его вопрос. «Зачем он спрашивает? Ведь всё написано в истории болезни. Может быть, Крокодилица успела уже настучать, и он просто хочет напомнить все мои старые грехи, чтобы устроить новый скандал»? — Я прав, фройляйн Дюнкерк? — повторил профессор.

— Да.

— Поздравляю… Почти никакого прогресса. Да и откуда, черт возьми…

Далай-лама взглянул на неё. — Можете пройти в соседнюю комнату и приготовьтесь к жидкостной вентиляции.

Лилиан двинулась вслед за сестрой. — А что это такое? — шепотом спросила она. — Что такое жидкостная вентиляция?

Сестра покачала головой. — Может быть, из-за того, что температура скакала.

И при чём тут легкие! Это всё от волнений! Это смерть мисс Самервилл! Это из-за фена!

Я же отрицательная! Я ведь не положительная! Или что-то другое?

— Нет, нет! Проходите, укладывайтесь! Вы должны быть готовы, когда придёт профессор.

Сестра подкатила аппарат. Лилиан подумала, что все их старания напрасны. Она неделями делала всё, что от неё требовалось, а вместо улучшения снова наступило ухудшение. «То, что я вчера смылась из санатория — это не причина: сегодня температуры нет, если бы и была небольшая, я осталась бы в санатории, тут не угадаешь. Что он собирается сейчас со мной делать? Будет ковыряться во мне и делать проколы? Или, может, снова накачает меня как сдувшийся воздушный шар»?

В комнату вошел профессор. — У меня нет температуры, — выпалила Лилиан. — Это просто волнение. Температуры уже нет несколько недель, а раньше была, когда я волновалась. Болезнь тут ни при чём.

Далай-лама присел рядом с ней на топчан и провел рукой по груди, чтобы определить точку прокола. — В ближайшие несколько дней оставайтесь в своей палате.

— Я не могу всё время оставаться в постели. У меня как раз от этого подымается температура. Постель сводит меня с ума.

— Вам надо всего лишь оставаться в палате, ну а сегодня — в постели. Сестра, йод сюда.

Лилиан переодевалась у себя в палате и рассматривала коричневое пятно, оставшееся на груди от йода. Потом она достала спрятанную среди её белья бутылку водки и, предварительно выглянув в коридор, налила себе стаканчик. В любую минуту могла появиться сестра и принести ужин, а Лилиан совсем не хотелось, чтобы её сегодня поймали за выпивкой.

«И совсем я не худая», — подумала она, встав против зеркала и рассматривая свое тело. — Я даже набрала полфунта. Это уже достижение». Она насмешливо чокнулась с отражением в зеркале, выпила и снова спрятала бутылку. В коридоре был слышен шум приближавшейся тележки с ужином. Она быстро надела платье.

— Зачем вы оделись? — спросила сестра. — Вам же нельзя выходить!

— Я надела платье, потому что чувствую себя в нём лучше. — Сестра покачала головой. — Почему вы не в постели! Лично я просто мечтаю, чтобы мне хоть раз подали еду в постель.

— А вы прилягте в снег, заработайте себе воспаление легких и тогда вам принесут еду в постель, — ответила ей Лилиан.

— Только не я. Я могу в лучшем случае простыть и заработать легкий насморк. Вот тут для вас… кажется, цветы.

Лилиан подумала, что цветы прислал Борис, и взяла в руки белую коробку.

— Вы даже не хотите её открыть? — спросила сестра с любопытством.

— Не сейчас, попозже.

Лилиан какое-то время без всякого аппетита ковыряла вилкой в принесенной еде, но в конце концов попросила убрать её. Сестра в это время застилала постель.

— Может быть, вам включить радио? — спросила она. — Так ведь веселей, и передачи бывают интересные!

— Включайте, если хотите послушать!

Сестра начала крутить ручки приемника. Из Цюриха шла передача о Конраде Фердинанде Мейере, из Лозанны передавали новости. Сестра покрутила настройку дальше и нашла Париж. Какой-то пианист исполнял Дебюсси. Лилиан встала, подошла к окну и стала ждать, пока сестра закончит свою работу и уйдет из палаты. Она смотрела в окно на вечерний туман и слушала музыку из Парижа, которая была для неё непереносима.

— Вы были в Париже? — поинтересовалась сестре.

— Да.

— А я — нет. Там, наверное, чудесно!

— Когда я там была, стоял жуткий холод, кругом была темень и царило уныние. В Париже были немцы.

Сестра рассмеялась. — Но ведь уже столько лет прошло, как всё кончилось. Там теперь, конечно же, всё как до войны. А вам не хотелось бы снова оказаться там?

— Нет, — возразила Лилиан довольно резко. — Кому хочется оказаться в Париже зимой? Вы уже закончили?

— Да, да, я скоро. А вы что, куда-то торопитесь? Здесь-то, по-моему, некуда торопиться.

Наконец сестра ушла. Лилиан выключила радио. «Да, — подумала она, — здесь действительно больше нечего делать. Здесь можно только ждать. Но чего ждать? Что жизнь всё больше будет состоять только из одного ожидания»? [8]

Она открыла коробку, перевязанную голубой шелковой лентой. «Борис, наверное, примирился с тем, что должен остаться здесь, в горах, или, скорее всего, уверяет, что примирился — подумала она. — А как же я»?

Она сняла тонкую шелковистую обертку с цветочной коробки, и в тот же момент выронила её из рук, будто там была змея.