Жизнь впереди

— Я не виноват, — машинально, с привычной защитной интонацией успел произнести он, но тут же с крутой решимостью, с чувством внезапного облегчения и высокой, до дрожи, захватывающей признательности поправился: — То есть я виноват… И очень, очень виноват!

И смолк опять. Опять вспомнилась ему Наташа. Он видел перед собой сквер и скамью в том сквере напротив памятника героям Плевны. Была и тогда вот такая же минута, когда спазмой повинной готовности сжало дыхание, и все-таки вместо правды и раскаяния он разразился вдруг ложью и отталкивающим самодовольством.

Коля Харламов поднялся с кресла, стараясь не глядеть на директора и учительницу, он признался, что давно уже ищет, как бы загладить свою вину перед товарищами. Но ничего не получается! Ему не верят больше, его сторонятся… Когда, например, он предложил помогать отстающим и слабым ученикам в подготовке к экзаменам, мысль его все подхватили, все ее поддержали, а его самого от дела отстранили. От его помощи отказались. Никто о нем даже не вспомнил.

Что ж, он не может, не смеет, не имеет никакого права жаловаться — вот что он хочет сказать.

И странно — вместе с этими словами, вместе с признанием собственной вины, не унижение испытывал он, а чувство облегчения и даже избавления.

37. Счастливый билет

День последних испытаний по литературе в мужской школе за Каменным мостом совпал с днем последних экзаменов по специальному классу на Пушечной улице.

Накануне Наташа впервые за весь месяц позвонила по телефону Алеше. Толя находился тут же и часто перенимал трубку, чтобы дополнить подробностями Алешины сообщения об экзаменах, либо расспросить у Наташи, как прошла у нее музыка.

— Ой, ребятки! — пугливо вскрикивала девочка. — Завтра нас все артисты будут смотреть. Представляете?.. Говорят, комиссия из пятнадцати человек!

— А у нас, думаешь, как? — в свою очередь хвастал страхами Алеша. — Ого! У нас будут завтра представители из райсовета, из комсомола, может быть даже из министерства будут… А еще Григорий Наумович сказал, что один из Союза художников будет, живописец. Он собирается картину писать из школьной жизни и попросил разрешения присутствовать завтра на экзамене.

Наташа сказала:

— Ой, не люблю, когда посторонние!

Алеша сказал:

— А мне все равно. Потому что я все равно никого не вижу, когда отвечаю.

Толя снова перенял трубку и сообщил:

— Подумать только, Наташа! С завтрашнего дня, часа в три, наверное, начинается лето! Здорово, правда?

Наташа ответила, что у нее в три часа еще не будет никакого лета, а гораздо позже. В два часа у них только-только экзамен начнется, потому что артисты с утра заняты на репетициях…

— Толя, Толя, слушайте, — сказала девочка, — дайте мне скорее Алешу!

Толя снова отдал трубку. Алеша долго слушал безмолвно, поглядывая на приятеля с раздумьем и сомнением, а потом сказал в трубку:

— Постараемся, Наташа! Отчего же… Конечно, согласны! Ну, спасибо! Спасибо… И мы тоже желаем тебе успеха!

Разговор окончился, трубка была положена на место. Алеша передал, что завтра, сразу же после экзаменов, они пойдут на Пушечную. И потом все вместе по случаю окончания экзаменов пойдут в кафе есть мороженое — так он договорился сейчас с Наташей… Конечно, если экзамен пройдет благополучно…

В день литературы с утра было пасмурно. С запада наползала большая туча. Далеко и глухо погромыхивало. А на земле все притихло, притаилось, — не шевельнется листва, не чирикнет воробышек, даже шум движения на улицах, казалось, сильно поубавился.

Отец в это утро оставался дома — пришла очередь работать во вторую смену. С непривычки он не находил себе места, мыкался из стороны в сторону: то мешал бабушке убирать квартиру, то упрекал Алешу, что у того в мастерской полный беспорядок, навалено всякого хлама — глядеть тошно.

— Ну, что разворчался? — обиделся наконец Алеша. — Гудит, гудит сегодня… Где я тебе уберусь, когда самые экзамены! Месяц целый вздохнуть некогда. Или не замечаешь?

Было это до того справедливо, что Петр Степанович сконфузился. Тотчас пошел он прочь от сына, побродил по коридору, спрятался на несколько минут в свою комнату и опять выбрался на балкон. Жуя кончики усов, он бормотал что-то над свежей цветочной рассадой и беспокойно поглядывал на темнеющее небо.

Толя со двора, снизу, покликал Алешу — пора в школу! Петр Степанович чуточку еще задержал сына.

— Погоди! — шепнул он, значительно подмигивая. — Я тебе что скажу… Стало быть, нынче шабаш? Последний будет экзамен?

— Последний.

— Ни пуха, ни пера.

— Бывай здоров.

— Стой. Я еще скажу… Придешь с экзамена, а меня-то, как нарочно, и нет… Вот, получается…

— Ничего. И после второй смены не поздно будет поздравить.

— Само собой. А только ради последнего-то дня… — Он опять хитро помигал ему, зовя к себе поближе, сунул руку в карман Алешиной куртки. — По случаю окончания экзаменов с меня магарыч разве не требуется? — И Алеша почувствовал, как отец разжал у него в кармане ладонь. — Может, в самом деле, голубей купишь или еще рыб в аквариум захочешь прибавить… Что хочешь!

Алеша крепко пожал руку отца и побежал к Толе.