Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих

Я подумала: рекламный трюк. Зачем ему посторонние в доме? Экскурсия за деньги? Мы гуськом вошли во двор.

— Неужели в этом доме Илья Муромец жил? — спросил Игорек.

— Не в этом, — улыбался мужичок, — столько изб на этом месте сменилось за восемь-то веков…

— А вы кто? — в упор спросила Верушка.

— Мы потомки…

Мужичок разговаривал, не отрываясь от дела: мешал цемент, накладывал раствор в большое ведро и подавал его наверх, где другой клал кирпичную стену пристройки. Валера, поглядев на его ловкие движения, восхищенно прошептал:

— Он эти ведра с цементом, как ковшики, кидает.

Мы стояли молча, оглядывали двор: ничего примечательного.

— Секундочку подождите, в сад вас проведу, — сказал мужичок. Закинув очередное ведро наверх, он вылил на себя из ведра ковш воды, утерся полотенцем. — Пойдемте, гости дорогие.

Вышли на задний двор. За ним и был сад — на крутом склоне холма. Взбираться было нелегко, но, когда мы оказались наверху, панорама открылась удивительная и захватывающая. Мы будто летели на воздушном шаре: вон Ока, видная далеко в обе стороны, ажурный мост из множества ферм, до самого горизонта заокские дали, снующие по реке катера, кораблики и баржи, видная как на ладони длиннющая, Приокская улица, остов Троицкой церкви… А надо всем этим бесконечный серо-голубой шатер неба с причудливыми облаками. На минуты из-за облаков показалось вдруг желающее закатиться солнце и залило теплыми лучами всю окрестность. Мы завороженно молчали.

— Везет вам, такая красота, — вздохнул Игорек…

— То-то и оно! Святая Русь. Телевизора наш Зворыгин тогда еще не изобрел, времени у людей было много, да? Вот Илья лежал у окошка и на природу глядел, пока хворал. Такая природа душу лечит. И хоть воевал потом, но жизнь-то монахом кончил. Это все от красоты наших мест, да… Я сюда часто забираюсь, за все семьдесят лет не надоело.

— Вам семьдесят лет? — поразилась Лена. — Я думала, лет сорок—сорок пять…

— А что ж, — хитро прищурился мужичок. — Живем на воле, трудимся, пока силы имеем. Спускаемся? Вы яблочки-то мои поднимайте, а если на дереве достанете — рвите: вкусный сорт, штрифель, осеннее полосатое. Берите-берите.

— Да у нас у самих столько яблок в этом году, не знаем куда девать… — начала было я, но ладный мужичок обрезал:

— Мои яблочки от Ильи Муромца, не побрезгуйте.

Детям только того и надо было — пошарить в траве, по упавшим яблокам, от которых было красным-красно на земле. На яблонях краснелось лишь на верхушках. Меня снова кольнула неприятная мысль: мужичок в сезон хочет нам яблоки продать. Как зимой — снег.

Мы осторожно спустились вниз, Игорек и Верушка набирали яблок наверху. Около дома остановились, ожидая их.

— А как вас зовут? — спросила мама.

— Гущиными. Все Гущины. Нравится нам это имя, от богатырского рода Ильи Муромца происходим.

— А у вас есть какие-нибудь доказательства? — спросила я.

— Народное предание, — не задумываясь, ответил Гущин. — У нас, у Гущиных, наследственно в роду все имели недюжинную, как говорится, силу. Мой дед мог везти груженый воз, который лошадь сдвинуть с места не могла. Вы сюда шли, видели, как в начале улица поднимается? В том месте, бывало, выпрягали лошадь и запрягали деда.

— Игорь, Вера, быстрей сюда, все интересное пропустите! Бегом, бегом! Подождите, не рассказывайте, — попросила Лена.

Дети притащили целую гору яблок в Игорешкиной куртке.

— Да вы что! — всплеснула мама руками. — Это же неприлично!

— Прилично, пусть берут, кушают на здоровье… — обрадовался Гущин и сказал загадочную фразу: — К нам не так много приезжают пока… Только те, кто знает… Ну ничего, церковь вот восстановим. Тогда уж Илья Муромец на всю Россию снова прогремит.

Да, и потекут денежки, опять кольнула меня дурацкая мысль…

Гущин повторил детям рассказ про деда и про другого Гущина, жившего в конце XIX века, которому было запрещено участвовать в любимой забаве мужиков — кулачных боях. Он запросто с одного удара мог насмерть зашибить любого бойца.

Чтобы испробовать силу, Гущин предложил детям повисеть на нем. Он взял трубу, перекинул коромыслом через плечо и попросил детей прицепить к ее концам. Игорек и Верушка повисли на трубе с двух сторон, и Гущин на поднятой руке стал носить их по двору. Дети, что называется, визжали от восторга.

Наконец мы распрощались. Никаких денег Гущин не взял.

Мне было стыдно за свои мысли, хорошо, что никто про них не знал. Но они мучили меня, никакой молитвой не могла отогнать. Я шла назад угрюмой, терпя эти бесовские нападения. Хорошо хоть Игорек с Верушкой были осчастливлены встречей с Гущиным.

Так дошли мы до источника Ильи Муромца, где древняя история со «скоками» произошла. Вода из широкой трубы лилась упруго, полноводно, будто насос качал. На небольшом отдалении было сделано корыто из досок, через которое поток струился дальше; в этом корыте женщины полоскали белье. Странно, в святом источнике?