Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих

Какое-то время мы стояли молча в сгущающихся сумерках, думая о своем… Мне стало грустно-грустно, и я жалобно сказала:

— Женя, это тебе надо быть писателем.

— Да что ты! — по-детски воскликнула она. — Мне и так хорошо!

— А мне плохо.

— Нет, нет… Не унывай! Терпи, казак. Пусть тебя греет мысль, что ты ступаешь по следам Чехова…

— А ведь мне тоже двадцать восемь! — вдруг дошло до меня.

— Все впереди! — воскликнула она. — Прими только, пожалуйста, к сведению слова Чехова об одной из причин его поездки на Сахалин. «Поездка — это непрерывный полугодовой труд, физический и умственный, а для меня это необходимо, так как я… стал уже лениться. Надо себя дрессировать…»

— Есть! — по-военному отчеканила я. — Ни дня без строчки!

— Можно и так сказать. А еще… — И Женя продекламировала:

Не позволяй душе лениться!

Чтоб в ступе воду не толочь,

Душа обязана трудиться

И день и ночь, и день и ночь!

— Ты так похожа на Ирину Васильевну! — невольно вылетело у меня.

— Наташечка, я должна идти, — ответила Женя, сделав вид, что не услышала меня. — Муж уже целый час дожидается. Вон он, видишь, рукой машет.

Я взглянула на молодого человека, который наверно, с полчаса стоял недалеко от нас и любовался импрессионистическим закатом…

— Муж? — удивилась я. — У тебя есть муж? Что же он не подошел? Неудобно, я так задержала тебя, Жень…

— Не переживай… Он знает: у меня важное дело. Володечка, иди сюда! — И Женя сама рванула к нему навстречу.

Он ласково обнял ее, чмокнул в щеку, стал что-то рассказывать. Потом они вместе подошли ко мне. Невозможно было не заметить, с какой нежностью смотрел Володя на свою Женю. Мне стало завидно…

Медленно побрели мы к остановке. Расставаться не хотелось. Их автобус пришел первым. Они запрыгнули внутрь, когда я, спохватившись, крикнула:

— Женечка, передай тете Оле, что я не ревизор!

Она кивнула, но вряд ли услышала меня.

Утром в дверь постучали. Не дожидаясь моего ответа, вошел кто-то с тяжело шаркающей походкой.

— Привет, Натаха! — услышала я.

Вошедший без стеснения осмотрел номер и развалился на стуле. Полноватый большой дядя в клетчатой рубашке-ковбойке и в кепке козырьком назад сказал:

— Садись, поговорим. Я режиссер.

— Узнаю по повадкам, Дубровский, — усмехнулась я, допивая свой утренний растворимый кофе.

— Дубровский, говоришь, — засмеялся он. — Молодца. Может, ты и писать умеешь? Дай кофе!

— А еще чего?

— Три ложки кофе, две ложки сахара. Можно взбить, чтобы с пенкой.

Вскипятив воду в стакане, я бухнула в него дефицитный индийский кофе, насыпала сахара и спросила:

— А слабо, режиссер, хоть раз на съемки взять?

— Молодца, не жадная, — поблагодарил он. — Кина не будет. Съемки кончились. Надо написать текст.

— Пишите, Шура, пишите… — усмехнулась я.

— У тебя получится, — гнул свою линию режиссер. — Да… клевая ты чувиха, жалко, что мы с тобой не пообщались… — И он двусмысленно подмигнул. — Я им сразу сказал, что ты не похожа на ВЛКСМного крючка. Нормальная девка. Не поверила Леля и давай таскать тебе продукты. За счет бюджета фильма. И гостиницу оплатили из бюджета. За тобой должок.

— Вас как зовут?

— Геннадий.

— Товарищ Геннадий. Гостиницу мне оплатит ЦК, я вам верну деньги. Договорились?

— Значит так. Деньги плочены. Но! В такую шикарную гостиницу ты бы в жизни не попала, если бы не Леля, которая напрягла все свои связи. А связи, соответственно, напугали обком, горком и местком, что ты — комиссия из ЦК ВЛКСМ… Таки в горкомовской гостинице место выделили. Секешь крапиву?

— Леле объявляю благодарность. Сюжетом уже воспользовался Гоголь.

— «Я умираю от скуки, мы с вами беседуем только два часа, а вы уже надоели мне так, будто я знал вас всю жизнь», — с одесским остаповским акцентом сказал режиссер и решительно поднялся со стула. — Значит, так.

Он раскрыл свой модный кейс, наверно, японский, торжественно достал оттуда переплетенную бумажную папку и всунул мне в руки.

— Читай. Начало читай, — он тыкнул пальцем. — Давай, с выражением.

— Морские ежи живут на морском дне… Ничего себе открытие! — засмеялась я.

— Вот тут читай, — режиссер перевернул несколько страниц.

— Органы размножения состоят из гроздевидных гонад, открывающихся наружу на верхней стороне тела… В бреду что ли писал? — оторвалась я от текста.

— Это, — выразительно произнес режиссер, — как и тебя, Натаха, нам спустили с Москвы, с «Научпопа». Сценарий И. Коломийцева, — почесал затылок режиссер. — Слушай, отдай мне кофе. У нас в далекой провинции такого и не видали.

Я пожала плечами, поглядела из окна на пляж. Прилив докатился до моего топчана, значит, скоро начнется отлив. Наверно, сегодня его не увижу, жалко. До свидания, крабики и звездочки, здравствуйте, ежики на морском дне.

— Возьмите, товарищ, Геннадий — протянула я большую жестяную банку режиссеру.

— Добро победило, да? Молодца! Это проверка на вшивость, — ухмыльнулся режиссер. — Оставляю свой подарок тебе. Вот тут всякие книжки умные про флору и фауну и морских чудовищ. Надо две страницы вразумительного, я бы даже сказал, сказочного текста написать. Ежики, понимаешь? Если в три дня уложишься, мы тебя на катере покатаем!