Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих

Выросшая в безбедном семействе в благополучные времена, я даже не задумывалась над тем, насколько хрупка и переменчива жизнь. Юности это не свойственно вообще. А в частности, мое поколение, знавшее свой род лишь до дедов, молчавших о пережитом, было воспитано в уверенности, что синоним СССР — стабильность, которую начали уже поругивать стагнацией. Как сказал бы народный кумир Райкин: это по-научному, вам не понять. Стагнация по-простому, застой. В «застойный» советский период была провозглашена новая историческая общность людей «советский народ», многие представители которого пребывали в уверенности, что бесплатные квартиры, образование, здравоохранение, профсоюзный отдых в Крыму и на Кавказе — государство им должно, а они ему — не должны ничего. Катастрофы, кризисы перепроизводства, наводнения, забастовки, войны, ку-клус-клан, политические убийства, неизлечимые болезни, бедные негры в Гарлеме, лейбористы и консерваторы, которые только и делали, что эксплуатировали народ, капиталистические «акулы пера», загнивание буржуазии и повышение цен — все это было «за кордоном», где-то далеко-далеко. «Наши люди в булочную на такси не ездят», но за их мирную жизнь без катаклизмов всегда в ответе партия, правительство, профсоюз. Само собой это переносилось и на жизнь отдельно взятого человека, которая так же обязана быть стабильно-непоколебимой. Ничего, кроме стабильности, я в жизни не переживала, поэтому удивлялась, зачем сочинили пословицу: от тюрьмы и от сумы не зарекайся. В те годы мне нравился Хэмингуэй, особенно его пронзительный роман «По ком звонит колокол». Привлекала романтика: война, любовь с привкусом смертельной опасности, благородство, преданность идеалам: наши — не наши. Про войну в Испании мы знали: Долорес Ибарури, Герника, Пикассо, Сент-Экзюпери, испанские дети, Михаил Светлов:

Мы ехали шагом,

Мы мчались в боях

И «Яблочко»-песню

Держали в зубах.

Ах, песенку эту

Доныне хранит

Трава молодая —

Степной малахит.

Но песню иную

О дальней земле

Возил мой приятель

С собою в седле,

Он пел, озирая

Родные края:

«Гренада, Гренада,

Гренада моя!»

Я пыталась понять смысл эпиграфа: «Не спрашивай никогда, по ком звонит колокол: он звонит по тебе», но не очень понимала его. Думала: это такая литературная метафора, красивость, не имеющая отношения к реальной жизни, в которой все всегда должно быть благополучно.

Бог был милостив ко мне. Перед тем, как вытолкнуть из привычной жизни, указал на мое потребительское мировоззрение и заставил расстаться с утверждением, что кто-то кому-то что-то должен. Внезапная болезнь Крылова и его до последнего дня служение таланту, «нервный» Феликс, отсидевший восемь лет за распространение перепечатанной на папиросной бумаге Библии, красивая молодая Лера, которая на всю жизнь осталась сиделкой больного художника — положение этих людей в корне изменило мое представление о жизни. Они, я видела, отдавали себя другим, не требуя ничего взамен.

Когда заболел Крылов, я заканчивала учебу в универе. После защиты диплома мне стало безразлично, где работать дальше. Чувствовала почему-то, что недолго придется быть инженером, впереди уже готовящееся отправление в отчаянное житейское плавание. Я взяла распределение в проектную контору «кому нести чего куда», выбрав ту, что ближе к дому. Работа была не бей лежачего: непонятно кому нужные проекты. Щелкала я их как семечки. Оставалось много свободного времени, которое как-то надо было заполнять. Каждые два часа происходили чаепития с обсуждением одних и тех же советских новостей. Мое спасение было в том, что я «переваривала» услышанное у Крылова. Но часто глядя через окно на улицу с пешеходами, представляла себя за тюремной решеткой и с тоской думала, что если сидеть на этой работе до конца жизни — это каторга. Какой обман: только что была студенткой ВУЗа — звучало гордо, в голове роилось планов громадье. И каков конец: рабочие задания, которые были под силу выпускнику техникума. В голове ударяло: «по ком звонит колокол», «по ком звонит колокол», «по ком звонит колокол?» Одна радость — заседания нашей маленькой компании. Феликс перепечатал на «Ундервуде» этот хэмингуэевский роман в то время, когда он был запрещен в СССР. Вот такой, оказывается, смысл у эпиграфа: колокол звонит по тебе…

Когда через несколько недель Феликс вернулся к Крылову, я спросила, почему роман запретили?

Рассказывал он много и подробно, ясно, что знал ситуацию досконально. Откуда?..