Жизнь - вечная. Рассказы о святых и верующих

— Нет, ну мы же еще ни о чем не договорились.

Интересно было наблюдать за художником: он был похож на маховик, который раскручивался, раскручивался, раскрутился и понесся… строчить углем по бумаге.

— Наташенька, дружочек, голову склоните вправо. Левую руку положите на подлокотник… Мягче… Так, хорошо, спасибо. Спасибо Ивану Всеволодовичу. Мой ученик… Понял меня… Он вообще прекрасный педагог.

— Он что-то вам рассказывал про меня?

— Нет, в общем совсем немного. Это я ему рассказывал, какой вижу Ассоль.

— И какой?

— Живой! Свободной! С радостным внутренним миром. Без пошлости и жеманства. Принц с Алыми парусами — это только начало. Она и дальше будет всех заражать своим жизнелюбием, привлекать открытостью, распространять добро.

— И Иван Всеволодыч… решил, что я такая? Он совсем не понял. У меня нет никакой радости в душе. Только злость. Мне страшно за свое будущее, — из моих глаз покатились слезы.

— Так, так, так… А смахните-ка их ручкой. Так, задержитесь в такой позе. Очень изящно. У Ассоль все движения очень изящны, — разговаривал он сам с собой. — Уголь… Уголь кончился. Подождите, сейчас.

Художник вскочил, схватил с полки рисовальный уголь, прикрепил новый лист. Все это время я сидела в заданной позе, хотя щипало глаза — от потекшей туши.

— Вы, дружочек, наверное, думаете, что все остальные люди не злы и не страшатся за свое будущее. Это неправда. Все, все до единого — большие или маленькие злодеи, которые боятся завтрашнего дня. Но только редко, кто в этом себе признается. Вы еще совсем не испорчены. Как вам удалось?

Это был риторический вопрос, на который можно было не отвечать, но меня понесло.

— Я не испорчена? — отняв руку от глаз, чуть не крикнула я. — А в натурщицы пойти — это называется не испорчена?

— О!.. Непорядок! — воскликнул художник, увидев черные потеки на щеках. — Надо срочно в уборную.

Он взял меня за руку и повел по закоулкам в туалет с текущим краном, облупленной зеленой краской и заткнутой за трубу газетой «Правда» вместо туалетной бумаги. Обратную дорогу в мастерскую мне пришлось искать самой. Не сразу — но нашла, по ошибке заглянув сначала в чужую комнату. В ней небритый мужичок, оседлав неустойчивую длинную лестницу, вешал люстру.

— О! — обрадовался он мне. — Девушка, подай кусачки, вон на столе… А то эта амбразурина рухнет.

Я засмеялась и подала, встав на стул.

— Может еще чего надо?

— Погоди, подашь лампочки.

Ни кто я, ни откуда, мужичка не заинтересовало. Он закрепил люстру, вкрутил лампочки, я зажгла свет.

— Ну, Люська, держись! Будешь теперь мне должна… Красота?

— Угу, — сказала я и пошла к двери.

— Требует жертв?

Вопрос мужичка остался без ответа. Я отправилась искать мастерскую.

Художник сосредоточенно дорабатывал рисунок. Кажется, он не заметил, что вернулась натурщица. Я тихо села в кресло.

— К Венечке заходили? Дверь открыта, значит, трезвый.

— Я потерялась. А кто он? А Люську свою он не убьет?

— «О, свобода и равенство! О, братство и иждивенчество! О, сладость неподотчетности! О, блаженнейшее время в жизни моего народа — время от открытия и до закрытия магазинов!» — процитировал художник незнакомый мне тогда труд Ерофеева «Москва — Петушки». — Люська села.

— Куда? — не поняла я.

— В тюрьму. Будет нам пять лет относительного спокойствия.

— За что?

— Выпили. Она Венечку ножом пырнула, еле откачали, — просто, будто о чем-то обыденном, сказал художник.

— Как вы можете здесь работать… в этих условиях?..

— Вот — руками, — показал он. — Иногда головой.

— Я бы с ума сошла.

— Да нет, нервы у вас, дружочек, судя по всему, крепкие… Поиграют и вам на них. Будут и вам испытания, но все в свое время.

— Загадочно вы говорите… Зачем пугаете… Вы скоро закончите?

— Все! — Он оторвал взгляд от портрета и глянул с прищуром на натуру. — Премного вам благодарен. Дело двинулось. Что-то есть в вас загадочное, прав Иван Всеволодович.

— Да нет во мне ничего загадочного, хорошо маскируюсь. Скучно жить — вся загадка, — сказала я и поднялась из кресла. — Все есть — а скучно! Может, я и правда жду какого-то принца, но его же не будет! Откуда взяться принцу в СССР? Скучно, скучно, скучно…

Комок подкатил к горлу, я почти побежала к двери. Художник нагнал меня и вложил в руки трешку.

— Это за сеанс, сударыня. Я не бедный человек. Мы с Лерочкой покупаем квартиру…

— Не надо денег! — отмахнулась я.

— Нет уж. — Он сунул трешку в мой карман. — Запомните: каждая работа должна оплачиваться.

— Да никакая это не работа, — всхлипнула я. — Не программу на Фортране писать.

— Такое милое двадцатилетнее личико… — улыбнулся художник — Но оно не просто так милое. Оно — отражение, я уверен, милой многим души. Знаете, дружок, что у вас есть бессмертная душа?

— Скучно же жить вечно! — почти выкрикнула я. — Такое только в страшном сне может присниться! Нет уж, увольте!

Я выскочила за дверь и понеслась зигзагами «Вороньей слободки». За мною гналось эхо его голоса:

— Я вам позвоню-ю-ю… Ско-о-оро…

Аннушка уже разлила масло