Жизнь в мире компьютерных игр

Дедушка раздобыл мне расписание – толстый справочник со всеми графиками движения поездов по всем маршрутам Швейцарии. Я стал изучать, какие поезда следуют по каким направлениям, и прослеживал в уме движение какого-то конкретного поезда, следя за его перемещениями, которые длились несколько дней, прежде чем описать круг и привести его опять в наш маленький городок Бюлах. Эффективность этой системы одновременно повергала меня в священный трепет и вызывала глубокое удовлетворение. Я пытался представить себе человека, управлявшего ею, который планировал и координировал все рейсы и ни на минуту не отлучался со своего поста.

В первые мои дни в Швейцарии я был несчастлив и писал в дневнике обращенные ко Вселенной мольбы о том, чтобы меня отправили домой. Вселенная не вняла моим просьбам, и я направил официальную жалобу родителям в Детройт, но они были непоколебимы. Напротив, мои протесты еще сильнее укрепляли моих родителей – или, по крайней мере, моего отца – в уверенности, что мне необходимо проникнуться европейскими традициями нашей семьи. С одной стороны, отец был в семье паршивой овцой: сначала женился на иностранке, а потом переехал в США, следуя за своей мечтой о собственной земле – в Швейцарии такое было большой редкостью. С другой стороны, он, как мне кажется, хотел доказать, что его сын такой же швейцарец, как и его оставшиеся в Швейцарии кузены.

Был ли он в этом прав – вопрос спорный. По происхождению я наполовину голландец, по месту рождения – формально канадец, а с точки зрения принадлежности к национальной культуре я считаю себя чистым американцем. Как и многие дети иммигрантов первой волны, я часто выступал для своих родителей в роли гида и посла, а моим любимым возражением против правил моей матери было «В Америке так делают!» Я успешно использовал этот социальный шантаж, чтобы не ложиться вовремя спать, не убирать игрушки, не есть овощи и делать все то, чего по правилам делать не полагалось. Это вовсе не означает, что я непослушный, уверял я маму. Я просто веду себя как американцы.

Но поезда и общение со множеством юных кузин и кузенов, живших недалеко от меня, сделали свое дело. Вскоре я понял, что в Бюлахе мне очень даже нравится. Мои родители уехали из Европы до моего рождения, и я до этой поездки имел лишь самое поверхностное представление о наших заморских родственниках. В доме, где вырос мой отец, жили по меньшей мере десять наших родственников, и еще около двадцати – в городе, в шаговой доступности от нас. Все они довольно часто собирались вместе в выходные и праздничные дни. В Мичигане я был единственным ребенком, у которого не было ни дядюшек, ни тетушек, в то время как в Швейцарии я был одним из целой оравы детей. Причем, в отличие от школы, моя застенчивость мне не мешала: меня принимали сразу и без вопросов, ведь я был членом семьи. На меня произвела впечатление и организация быта, без которой невозможно совместное проживание десяти человек в одном доме. Учитывая, сколько народу постоянно приходило в дом и уходило из него, каждый по собственному графику, он был ничем не хуже настоящей железнодорожной станции.

Ближе к концу лета я написал еще одно письмо родителям, где объяснил, что передумал, и просил остаться подольше. Я мог бы ходить в местную школу, моего уровня швейцарского вполне бы хватило для жизни. (Большинство жителей Швейцарии пишут по-немецки, но разговорный язык в этой стране стал уникальным диалектом, подобно тому, как китайский разделился на мандаринский и кантонский.) Наверняка взрослые втайне от меня немало времени посвятили обсуждению этой новой перспективы, но в итоге родители согласились оставить меня до конца семестра.

Четыре месяца спустя я написал очередное письмо, в котором просил оставить меня в Швейцарии навсегда.

– Нет, – отрезала мама. – Мы приедем, чтобы тебя забрать.

В Цюрих я летел один, но она не была уверена, что я добровольно сяду на самолет в направлении дома, поэтому они с отцом сами прилетели в Швейцарию, чтобы проследить за моим возвращением. Теперь я понимаю, что мама, наверное, изначально не хотела меня отпускать, но отец настоял, что поездка будет мне полезна. Так оно в целом и было, хотя сейчас я думаю, что, когда моему сыну Райану было восемь лет, я ни за что не позволил бы ему шесть с лишним месяцев жить за границей. Так что сейчас я прекрасно понимаю сильные чувства моей мамы. Особенно когда после приветственных объятий она обнаружила, что я разучился говорить по-английски.