Жизнь Штефана Великого

- Верно, князь-батюшка, ученый я: горе надоумило. Да ты и своими глазами увидишь пыркэлаба Влайку на роздыхе. Не знаю, как там остальные, боярин Влайку непременно будет.

- Зело приятное для меня уверение, - хмыкнул про себя Арон-Воевода.

На заходе солнца сделали короткий привал. Напоили коней. Дворецкий собрал было князю скудный ужин, но Петру Арон-Воевода не позволил развязать дорожных сум.

- Вперед, - сказал он - Доброе дело откладки не терпит.

- Твоя правда, государь, - подтвердил второй рэзеш.

Перемахнув через горы, заночевали у секлерского боярина, аронова приятеля. Ехали и весь второй день. Достигнув возвышенности следующей гряды, поднялись пустынной отлогой дорогой.

На поляне, названной гонцами, показались бояре. Пешие и безоружные, они стояли с непокрытой головой. Далеко позади виднелись служители, державшие коней под уздцы. Под сенью ельника сгущались сумерки.

Петру Арон кивнул служителям: одним захватить слуг, другим - окружить для пущей верности конями спешенных бояр. Но тут показались со всех сторон сучавские воины и захлопнули западню. Вмиг все было кончено. Коварные рэзеши, остервенясь внезапно, крикнули ароновым слугам сложить оружие, коли им дорога жизнь. Затем, набросившись на беглеца, сжали его стременами с двух сторон. Протяжно запели трубы, зовя господаря судить раба. Той же ночью при свете факелов, как некогда в Реусенах, скинули Петру-Воеводу арканом на землю, и палач высоко поднял отрубленную голову, дабы сын Богдана Мушата увидел и признал ее и прикоснулся к ней ногою в стремени.

На второй же день конные отряды затерялись в Карпатах и вышли горными тропами к молдавским заставам. А секлерам бирюч поведал следующее:

- Добрые люди, братья во Христе. Я, Штефан-Воевода, сим извещаю вас, что больше нет причин для розни меж нами. Известите его величество Матвея-короля, что быю ему челом, чтобы быть нам с ним в любви и дружбе, ибо смилостивился господь и отдал в руки погубителя нашего отца.

Освободившись от кромешной тьмы души своей, князь Штефан поспешил с легкой конной ратью в Сучаву. Жители деревень на большом господаревом шляху выходили - согласно обычаю - встречать воеводу средь пажитей и нив; но он не делал привалов; оставляя за собой на засушливых дорогах высокие тучи пыли, Штефан скакал в Сучаву. И лишь достигнув прохладных вод угорья, остановился. Радные бояре собрались на диван100 вершить судные дела, писцы навострили орлиные перья. Но господарь прошел прямо с дороги в домовую церковь и повелел доставить туда детей; и больше никому не быть меж ними и господом, кроме матушки господаря Олти-Марии да тетки княгини Кяжны. Явились дети и облобызали руку господаря. В своих малых одежонках они напоминали святых на иконостасе. Детей былочетверо: Алексэндрел - старший, затем Петру, Богдан, Елена. А княгини-инокини, матушка и тетка, были в скорбном одеянии; в заплаканных глазах сквозила горесть пережитого и страх перед будущей бедой.

Дети невинно улыбались. А женщины украдкой поглядывали на Штефана, дожидаясь его слова, пытаясь угадать, какую новую беду принес он. Но молчал господарь, склонив колени перед серебряной иконой божьей матери и прильнув лбом к ножкам святого младенца. В узкие ниши косо пробивался свет осеннего дня. Сквозь сырые стены донесся чуть слышный звон часов на башне. Наконец, князь выпрямился.

- Случилось что? - осведомилась шепотом княгиня-матушка.

- Всевышний избавил нас от ворога, - ответил сын.-Арон при мне сложил голову. Я повелел захоронить его в секлерской церквушке. Прояснилось державное правление Молдавии: иных побегов от древней отрасли Мушатов, кроме вот этих, нет уже боле.

Княгини со вздохом простерли руки над детьми, словно оберегая их от неведомой угрозы. Затем сама княгиня Олтя, земно кланяясь, воздала хвалу пречистой деве и положила про себя одарить ее икону жемчужной обнизью.

У входа в крестовую дожидались князя благочестивые иноки Зографского монастыря на святом Афоне. Сложив на груди руки, они поочередно склонили

перед Штефаном черные клобуки и поцеловали ему руку. Их было трое молодых, крепких телом и смуглых лицом, с черными окладистыми бородами. Везли они с собой грамоту игумена. И били челом светлому князю тремя бурдюками лучшего масла к рождественскому посту. Да будет ведомо славному воеводе-победоносцу, что молебны и поминания, предписанные им, правятся неукоснительно в святой обители. А пришли они за мерой золота, которую навечно утвердил за божьим храмом - в жалованной грамоте с печатью-благочестивый воевода Штефан.

- Все будет так, как мною велено, - отвечал господарь. - Сполна получите все то, что полагается святому храму. Сегодня же внесу я новый вклад, дабы справить вам благодарственный молебен по делу, кое позже разъясню. А у вас, божьи иноки, все ладно?

- Благодарение богу, все ладно, святой князь; и да поможет тебе небесная сила поразить дракона.