Читаем Жизнь Шаляпина. Триумф полностью

Почему Горький всегда радуется, когда узнает, что в России произошло что-то плохое? Почему он накануне войны с Японией, узнав из прессы об ошибках в конструкции броненосца «Орел», сначала хохотал, по его словам, а потом ему стало грустно? Ладно, стало грустно, но это понятно, но почему хохотал… А когда началась война, когда повсеместно возникали патриотические манифестации в поддержку правительства, а главное – тех солдат и офицеров, которые отправлялись на фронт, Горький осудил эти манифестации, дескать, они устроены монархистами и черносотенцами. А между тем в рядах манифестантов были и вполне почтенные и известные в обществе люди… Стало чуточку яснее, когда Федор Иванович, только что вернувшись из Питера, случайно столкнулся с Леонидом Андреевым. Естественно, заговорили о войне, Федор Иванович высказал свои огорчения, а Леонид Николаевич тут же показал письмо от Горького, находившегося в Сестрорецке и заканчивавшего пьесу «Дачники». Слова, мысли, настроения этого письма запали в душу Шаляпина: «…Через каждые два часа из Питера приходит поезд и привозит вести. Я читаю телеграммы и отравляюсь «патриотизмом». Но – это неопасно, хотя возмущает.

В тревожное и спутанное время нужно оперировать с точными принципами и мнениями – из них же первое: воюют правительства, а не народы, и воюют для упрочения своей власти, а не в интересах всей страны. Ну и пускай воюют. Бьют народ? А конечно! Его всегда били, бьют и будут бить, и это до поры, покуда он не научится уважать себя. А газетчиков я бы перевешал, разумеется, не на здешних соснах. Вот – сволочь! Как лгут, что говорят!..»

У Леонида Андреева тоже какая-то сумятица в душе. Вроде бы он согласен с Горьким, тоже высказывал иронические замечания относительно патриотических манифестаций, в которых участвовало так много «дураков и мерзавцев», а в их действиях уж слишком много было «зазывательного и граммофонного». Патриотические сцены, по его словам, были поставлены хоть и с претензиями, но из рук вон плохо… «Думаю, – сказал Андреев, – что интерес к войне, если не будет особенных осложнений, скоро ослабнет. Как-никак, а публика все же слишком культурна, чтобы долго отдаваться некультурным интересам. Конечно, публика «Новостей дня», которые сообщают сначала о пропаже серебра в ресторане «Эрмитаж», а потом тут же через день опровергают свое сообщение, публика, читающая бульварные кровавые романы, прилипнет к войне, но даже мещанину мало-мало обтесанному скоро приестся патриотизм и захочется Бальмонта… Я первый раз переживаю войну, и, в сущности, ужасно интересно. Человек не то обнажается, не то что-то привходит, но становится он другим и переоцениваются некоторые новые ценности и проясняются дремавшие понятия. Точно стояли без работы несколько станков и уже заржавели, а теперь приходится пускать их в ход. Что значит я русский? Огромный вопрос, и вовсе не так легко решается. Вот некоторые знакомые женщины хотят пойти на войну сестрами милосердия, спрашивают моего мнения, а я не могу им ответить со всей определенностью. За последние годы растоптали какие-то важные руководящие принципы государственной жизни; газетчики, революционеры, царские чиновники приняли в этом самое активное участие, и уже начинаешь стыдиться, что тебе больно, что наших бьют. И делать вид, как Горький, что воюют правительства, а не народы, тоже невозможно. Просто сказать «не мое дело» можно, но как ты будешь чувствовать себя после этого? Не загрызет ли совесть? Разум велит мне это сказать, а чувства протестуют: нет, раз Россия воюет, значит, и меня это касается, волнует, переживаю поражения как собственные. Тут я с Горьким не могу согласиться… Все это, Федор, смутно, сумбурно, но опять-таки интересно. Сначала, признаюсь тебе, я испытывал какие-то странные, противоречивые чувства, пускай, дескать, воюют, но потом никак не могу отрешиться от тех событий. Обычно сосредоточен на внутренней жизни, пытаешься разобраться в самом себе, жизнь посторонних людей чувствуешь меньше, она кажется недоступной для понимания и кажется вообще неподвижной… А тут сижу и как-то все по-иному воспринимается, вроде бы сижу за тем же столом, за таким же чистым листом бумаги, а видишь за тысячи верст широкое движение сотен тысяч, миллионов людей, их боевое снаряжение, пушки, интенданты, нехватка продовольствия, убитые, не успевают подвезти снаряды и ружья… Много страданий, мужества, огневой, стихийной жизни… Мир как представление исчезает, остается мир как воля. И земля стала меньше, компактнее. И все время перед глазами стоит картина: океан, снежная буря, валы, мрак и прорезает их японская миноноска. И стоит японец, офицер с японским лицом, умный, смелый, и направляет свой корабль против моих соотечественников… Грустно все это… Как бы не проиграть эту войну…»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии