Жизнь Шаляпина. Триумф

– Да, знаем… Мне рассказывали, – вмешался в разговор Федор Иванович, почувствовавший, что разговор принимает острый характер. – Говорили, что весь Петербург устремился на «Кощея Бессмертного», поставленного учениками консерватории в марте этого года. Успех был грандиозный. Николая Андреевича засыпали цветами, зеленью, букетами. Вызывали, он выходил, он кланялся, а его венчали венками. Ну и само собой, рукоплескания, восторженные крики… А Николай Андреевич, рассказывали, недоумевал, что из-за подписанного им в феврале письма, поддержавшего хартию о свободе художников и музыкантов, возникло такое неожиданное для него политическое брожение в умах.

– В знак протеста против увольнения из консерватории Римский-Корсаков вышел из Петербургского отделения Русского музыкального общества. Вот что побудило всех честных людей поддержать его, – сказал Серов. – А ты, Костенька, в это время удрал в Париж…

– Так по делам же, заранее эта поездка готовилась… И не я один… Твой друг Саша Бенуа надолго слинял, а за ним потянулись и Юон, и Сомов, и Грабарь, Клодт… Подписали воззвание, а сами в Париж, ловкая позиция, – не унимался Коровин.

– А ты не протестовал даже против увольнения из консерватории Римского-Корсакова… Вот ты вспомнил моих друзей, все они выставляли вместе с тобой свои картины на выставке Союза русских художников в конце прошлого года. А помнишь ты картину Леонида Пастернака «Воспоминание об Италии»?..

– Ну, помню. Хорошие воспоминания, я тоже люблю Италию, – миролюбиво ответил Коровин, не почувствовавший подвоха.

– А помнишь подпись под этой картиной? – продолжал допрашивать Серов.

Коровин отрицательно покачал головой.

– «Мне сладок сон и слаще камнем быть во времена позора и паденья, не слышать, не глядеть одно спасенье, умолкни, меня не разбудить». Это четверостишие из микеланджеловского сонета. И по всему чувствую, что эти слова точно отражают позицию таких, как ты, друг мой. Боюсь, тебя не разбудить, в сладком сне ты до сих пор пребываешь.

– Начитались Горького, все о политике говорите, как будто других тем нет для разговора. Вот ты, Антон, вспомнил нашу выставку прошлого года в Петербурге…

– В этом уже году ее показывали в Москве.

– Да, я помню, не об этом речь… Ты обратил внимание, Антон, как много картин на исторические темы. Особенно привлекательны картины Александра Бенуа: «Парад при Павле I», «Петербургский канал при Екатерине II», «Прогулка Елизаветы Петровны»… Очень богатая выставка… И Врубель, и Серов, и Пастернак, и Борисов-Мусатов, и Грабарь, и Остроухов…

– И Коровин, и Переплетчиков, – рассмеялся Серов, до того мрачно смотревший на Коровина и Шаляпина. – Ты что? Всех экспонентов хочешь перечислить? 39 художников Москвы и Петербурга объединились, и в самом деле, как писал Саша Бенуа, художники разных направлений продемонстрировали «равенство талантов перед Аполлоном». Эта выставка объединила нас, мы все почувствовали, что над каждым из нас висит дамоклов меч, угрожающий нашей свободе. Но Трепов, святой Синод, царь-батюшка разочаровали всех нас, безумцев. А ведь некоторые из нас в то время прямо говорили, что надо или идти на баррикады, или плюнуть на все и уехать безвозвратно из России. После Кровавого воскресенья мы все надеялись, что ценой пролитой крови должна же рассыпаться эта старая российская рухлядь, должны же власти внять общему стону народному…

– Опять ты про политику… – перебил Коровин. – А мне больше всего понравились иллюстрации к «Медному всаднику», совершенно согласен с теми, кто хвалил Александра Бенуа за то, что он точно передал подробности, а главное – дух той эпохи. Действительно, это 20-е годы, тогдашний Петербург и тогдашние люди, словно сам Пушкин стоял за его спиной и водил его рукой. Эти рисунки и в самом деле, как и отмечалось в печати, лучшее из всего, что было рисовано к Пушкину.

– А ты, Константин Алексеевич, обратил внимание на «Сибирский путь» и «Петербург при Петре I» Евгения Лансере?

«Слава Богу, кажется, успокоились, а то просто беда, новоселье, а друзья мои чуть ли не до драки дошли, доказывая друг другу свою правоту», – подумал Федор Иванович.

– Ну как же! Вообще наблюдается большой интерес к исторической теме, хочется понять истоки сегодня происходящего, а корни-то там, в прошлом…

– И меня интересует время Петра и сам Петр, все собираюсь о нем написать картину, – сказал Серов. И после минутных размышлений продолжал: – Ну, скажем, «Ботик Петра I», тема, которая окрашивает всю нашу государственность.

– Опоздал, Антонпус, Евгений Лансере уже пишет на эту тему, – миролюбиво сказал Коровин.