Жизнь Шаляпина. Триумф

И в этот знаменательный день сомнения точили Владимира Стасова. Шли волна за волной, и лицо его становилось чернее дождливой тучи; то светлело, и трудно было понять – то ли от совсем побелевшей длинной бороды и усов, то ли от радости ожидания безмерно талантливых друзей. Всю жизнь он искал таланты, молодо и на весь мир кричал при их появлении, восторгался, писал, рассказывал друзьям о том, что увидел и услышал на премьерах, вернисажах, в салонах… Бывало, просиживал он с заинтересовавшим его человеком и допоздна, хотя знал, что на следующий день ему будет нехорошо, ничего не поделаешь, такая уж увлекающаяся натура. Для здоровья – удар> а для души – прямая выгода. Вот хотя бы Горький, сначала у Репина выглядел букой, ну, опасался, не разговоришь такого и ничего не узнаешь об этом новом поколении людей, громко заявивших о себе. Пришлось даже выпить глоток шампанского, чтобы сгладить настороженность прославленного «буревестника революции». И – разговорились! Да еще как откровенно изливал он свою душу, ну, может, что-то и утаивал и подвирал, не без этого, но для первого раза, для знакомства он был достаточно смел и отважен. Обещал почитать что-нибудь…

Владимир Васильевич перебирал в памяти встречи с друзьями, концерты, спектакли, на которых бывал в это лето, и все же вновь и вновь возвращался к недавней встрече с Горьким у Репина: «Репин надеялся поразить меня концертом, который долго готовили специально для меня, в приглашении прямо обещал, что у него будет целое музыкальное собрание, две певицы, которые просто требуют, чтоб я послушал их пение, одну он так расхваливал, дескать, будет петь «Детскую» Мусоргского, она его обожает и поет превосходно, как пела сама Александра Николаевна Молас… Ну как тут не соблазниться… Репин концертом меня не поразил, а вот знакомством с Горьким можно и погордиться. И на этот раз я оказался с выигрышем… А ведь сначала с недоверием всматривался в меня, словно ощупывал глазами, но потом нарочитая гордость сползла с его лица, как только увидел, что я – не барин и не чиновник, каким, видимо, он меня представлял по моему служебному положению, все-таки статский советник, высокий чин по табели о рангах, генерал, ваше превосходительство, хоть и штатский. Не любит он ни чиновников, ни господ, а тут появился в добротном сюртуке, белая рубашка с золотыми запонками… Не зря ведь он был одет по-простому, как фабричный рабочий, толстовка и сапоги. Изрядный вызов бросает интеллигентному обществу. Но надутость и недоброжелательство незаметно куда-то улетучились, стал чудесным, преотличным малым, стал самим собой… И так дружески заговорил, что просто страх… И оказался прехорошим, преинтересным, преотличным малым, к сожалению, малоразговорчивым, но Феденька говорит, что этакая неразговорчивость на него находит, а потом разговорится, нужно только его завести. А сколько глупейшего вздора, выдумки, а то и прямой лжи читал и слышал про него, а он совсем другой…»

И вновь нетерпеливо вышел за ворота, вдали увидел мчавшихся лошадей. Быстро скрылся за воротами и махнул рукой дожидавшимся сигнала Маршаку и Герцовскому, стоявшим с подушкой, на которой возлежал пергаментный свиток с адресом: «Трем гостям со четвертым».

Бубенцы смолкли, из коляски выходили Илья Репин с женой, Алексей Максимович Горький… Как давние друзья обнялись, словно не виделись много лет, так уж полагалось по торжественному случаю. Удивленные гости приостановились, когда к ним подошел маленький гимназист и громким голосом произнес:

То не соколы по поднебесью,
Не цари-орлы быстролетные
Там вдали высоко показалися,
С ясным взором, крылами могучими.
Как в большом селе славном Парголове,
В той ли деревне Старожиловке,
У старого боярина Володимера,
Растворились ворота тесовые
Пред гостями пред великими.
Гой вы, гости, гости славные,
Мы давно о вас вести слышали.
То не бор шумит и не гром гремит
В бурю грозную, в полночь темную:
Это голос Федора Великого,
Славного богатыря Ивановича.
Горы с трепетом содрогаются,
Темны лесушки преклоняются,
И что есть людей – все мертвы лежат.
Загреми же ты мощным голосом,
Пронесись, как гром… Мы послушаем,
Задрожим, как лист в бурю по ветру,
Припадем к земле и поклонимся:
Первому богатырю – Илье Репину,
Второму богатырю – Максиму Горькому,
Еще третьему – Федору Великому.