Жизнь после "Жары"

Страшно убивать? Страшно умирать самой? Секунда — и Оливе показалось — да, страшно. Ей хотелось, чтобы вечно длилось это сидение на лестнице, целую вечность длилось. Мороз по коже продрал: а ну как не получится? Трудно убить себя, ещё труднее убить того, кто ещё хочет жить.

«Буду сидеть здесь, сидеть... День, ночь, завтра, послезавтра... Целую вечность буду сидеть здесь, и никуда отсюда не уйду...»

Она проваливалась в черноту. Шла босиком по нефтяным облакам, тонула в них и снова выплывала, задыхаясь и рыдая. Её качала, словно огромная страшная колыбель, чёрная волна. Как в детстве бабушка пела — спи, моя радость, усни...

«Бабушка, дорогая, ты спишь и не видишь, что они сделали со мной! Ты не знаешь, что внучка твоя пала так низко, что никогда уж больше не поднимется из этой бездны мучений и ужасов... Ты не знаешь, в чьи руки попала я, ты не видишь, как он изуродовал меня, во что превратил! Никто не вступится, никто...»

«Он не имеет права жить! — А ты что за судья? — Молчи! Ценою жизни купила я себе это право...»

Олива сидела, скорчившись, на ступеньках лестницы и, шевеля губами, смотрела в противоположную стену затуманившимся взглядом. Для неё уже не существовало ни времени, ни реальности — сидя тут, под дверью его квартиры, она даже не заметила, как тихо сошла с ума.

«Друзья мои, зачем вы полюбили меня? Я конченый человек… Ты нужна нам... Огромные, синие глаза Тассадара, красивая его улыбка... Полный любви взгляд Даниила — «Отпусти грустные мысли»... Ярпен, его стихи…

…И в сердце зазвучит по-новому струна…

Тебя я вижу… Выходи, моя весна...

И над ними — Салтыков, протягивает руки — «Мелкий, я люблю тебя, мелкий! » Убить его? Господи прости! Я люблю его...»

— Олива!

Она встрепенулась до последнего нерва. Ярпен, Никки, Гладиатор, Хром Вайт... Зачем они здесь? Как поняли, что она тут? И Салтыков вышел из квартиры, разговаривая по мобильнику...

— Да, Кузя, да! Да, щас с Оливой разбираюсь... Окей, будь на связи.

— Мелкий, иди домой, — отрезал Салтыков.

Олива подняла на него глаза. Он был как в тумане.

— Ты... ты гонишь меня?

— Н-нет, но... иди домой, мелкий. Послушайся своих друзей.

— Я никуда отсюда не уйду. Я буду сидеть здесь день, ночь... завтра, послезавтра... Я никуда не уйду отсюда... Я всё время буду здесь сидеть.

— Ярпен уведёт тебя...

— Не уведёт, — заявила она.

— Тогда тебя заберут в милицию.

— Похуй. Пускай забирают. Сама я отсюда не уйду.

У Салтыкова зазвонил мобильник.

— Выключи телефон, — потребовала Олива.

Салтыков выключил.

— Зачем ты дал мне надежду? Зачем говорил, что любишь? Зачем издевался надо мной?! — возопила она.

— Я ошибался. Я это признаю. Прости меня.

— Я не могу тебя простить. Ты же не можешь меня простить за вчерашнее?

Салтыков отрицательно помотал головой.

— Вот и я не могу тебя простить за сломанную жизнь...

Салтыков молчал, избегая глядеть ей в глаза.

— Зачем ты обманул меня? — воскликнула Олива, — Я же знаю, что у тебя есть баба! Зачем же надо было так врать?! Зачем? Зачем?!

— Кто тебе сказал?

— Неважно.

— Это... это неправда... Кто тебе сказал? Майкл?

— Я же говорю — неважно. Ты опять мне врёшь!

— Хватит, Салтыков, — вмешался Ярпен, — Перестань мучить Оливу. Скажи ей, наконец, всю правду. Ты же не любишь её...

— Ярпен, я не могу ей сказать этого, — оправдывался Салтыков.

— Это, в конце концов, не по-мужски. У тебя хватало смелости морочить ей голову, но почему-то не хватает смелости сказать ей правду…

— Я уже всё сказал. Между нами всё кончено. Я больше не буду доставать её звонками и эсэмэсками.

— Ты так легко отказываешься от меня? — воскликнула Олива.

— Мы с тобой чужие люди. Между нами нет ничего общего.

Олива досадливо оглянулась на своих друзей. Они стояли рядом и мешали ей. Она попросила их уйти, но они не ушли, а лишь поднялись по лестнице этажом выше и остались стоять там.

Салтыкову трудно было говорить. Он мямлил неразборчиво, словно каждое слово стоило ему титанических усилий. Ему легко было врать Оливе про любовь по эсэмэскам и по телефону, зная, что она далеко, за тысячу километров; но теперь, когда она сидела напротив него, и с перекошенным от боли лицом смотрела ему в глаза, он не мог выговорить ни слова. Врать было уже бессмысленно, да и невозможно, а правда тяжёлым комом застревала у него в горле.

— Скажи мне честно... — сказала Олива, пристально глядя в его глаза, — Я... действительно не нужна тебе?

Салтыков что-то пробормотал себе под нос. Она хотела услышать «нужна», хотела удостовериться в этом...

— Я не понимаю тебя! Говори отчётливо! — потребовала Олива.

— Н-нужна...

— Что?

— Не нужна.

— Ещё раз. Я не поняла... что ты сказал?..

— Я СКАЗАЛ, ЧТО ТЫ МНЕ НЕ НУЖНА.

Мир лопнул у неё перед глазами. Олива забыла, зачем пришла сюда. Это был заведомо точный удар, и он вырубил в ней всё.

— Когда ты это понял? — выдавила из себя она, — Ты это понял до Нового года?

— Да.

— Зачем же ты продолжал меня обманывать тогда, что мы поженимся и будем вместе?

— Это было сложно... Я не хотел лишать тебя надежды...

— Ты женишься на другой? Отвечай правду! Ты сможешь жениться на другой женщине?!

— Да.

— Ты не любишь меня?..

Молчание.