Жизнь после "Жары"

— Пошёл вон!!! — не своим голосом взревела вдруг Олива, — Убирайся к чёрту!!!

Хром Вайт остолбенел.

— Пошёл вон!!!!! Вон!!!!! Вон отсюда!!!!!!!

Всё завертелось в глазах у Хром Вайта. Секунда — и он увидел себя, как бы со стороны, кубарем летящим вниз по лестнице.

И — душераздирающий, истеричный крик на весь подъезд — не её крик, она не могла так кричать.

— Вооооооооооооооооооооон!!!

Никки и Ярпен, сидя на кухне, тоже слышали этот крик. Потом всё стихло, и через минуту на пороге кухни появилась Олива с безжизненным и каким-то перевёрнутым лицом.

— Никки, — тихо, чуть ли не шёпотом произнесла она, — У тебя водка есть?

— Да, осталась с Гениного дня рождения...

— Наливай!

Никки нехотя достала бутылку и стопки. Олива молча налила водки себе в стакан и, не глядя, опрокинула в рот, быстро запив её кипячёной водой из кружки.

— Ещё!

Ярпен налил ещё. Олива выпила и закашлялась.

— Ох, ядрёна-матрёна…

Пришёл Даниил, сел рядом. Олива уже выпивала третий стакан.

— Чёт-то я въебала по полторахе — нихуя! — она треснула кулаком по столу, — А водка ядрёная, мать её перемать! Эхх, наливай! Выпьем за то, что ни пизды не срослось и ни хуя не удалось! И к чёрту всё, к чёрту эту жизнь, как негодную больше дрянь!!!

Даниил переглянулся с Ярпеном. Обоим было неприятно и больно видеть Оливу в таком состоянии. Но ей уже было наплевать.

— Никки, врубай музыку! КиШа! Купи отец нам маски дети закрича-али!

— Тебе нельзя больше пить, — Ярпен вылил в раковину остаток водки.

— Козёл! Мудак! Ты вылил мою водку! Ступай теперь за бутылкой, быстро!!! — она пнула его ногой.

Ярпен встал и ушёл. Олива треснула кулаком по столу.

— А ты что сидишь, моя любооовь! — она поцеловала Даниила, — Когда-то я тебя так любиила... А ты меня так и не трахнул...

Никки досадливо отвернулась.

— А чё Ярпена нет? Яарпен! Яаааарпеееен! — пьяно орала Олива, — Куда же ты пропал с водкой, сукин сын?!

Ярпен ещё был в прихожей и всё слышал. Он пытался надеть куртку, не попадая руками в рукава — Ярпен сам не знал, куда он теперь пойдёт. Однозначно не за водкой: он понимал, что Оливе пить больше нельзя.

— Ха-ха-хха!! Яааарпееен! — неслись из кухни безобразные пьяные крики, — А Ярпен меня лююююбиит! Ха-ха-ха!!!! Оооо, как он меня люююбииит! А я таакааая мрааазь!!! О-ха-ха-ха!!!

Ярпен вспыхнул до корней волос — т а к о г о он не ожидал даже от Оливы. Он пулей вылетел из квартиры — лицо его горело, словно от пощёчины. Он побежал, не разбирая дороги; больше всего на свете ему хотелось сейчас провалиться сквозь землю. Всё смешалось в голове у Ярпена; сейчас он думал только об одном: подальше от этого дома, от этой страшной, вконец обезумевшей ведьмы. Ему уже было невыносимо больно и стыдно вспоминать, как он жил с ней под одной крышей, как дарил ей свои стихи. Перед глазами его так и мелькали её взлохмаченные волосы и остриё ножа, вонзившееся в землю; в ушах так и стояли эти жуткие крики, этот дьявольский смех:

— Ха-ха-ха! Ярпен меня так лююбииит! Ха-хха-ха-хааа!!!

«Забыть, забыть всё это, как страшный сон…» — думал он, удаляясь от Садовой улицы всё дальше и дальше.

А Олива, пьяная в стельку, продолжала бушевать на кухне. Она лежала на коленях у Даниила, безобразно рыдая и смеясь, пела песни, несла какой-то бред.

— Ооо, как мне хорошо… Дайте мне ещё водки, дайте — я хочу пить!!! Купи отец нам маски — дети закричаали!.. Ха-ха-ха-ххааа!!! Он сказал, что я ему не нужна… Ха-ха-ха! Я ему не нужна! Не нужна! Не нужна!!!

— Оля… — тихо позвал её Даниил.

— Пшолнах! Какая я тебе «Оля»?! — крикнула она, — Я не Оля!

— А кто же ты?

— Я — ммеееелкий!!! Я трребую, чтоб ты называл меня «мелкий»!!!

— Хорошо, мелкий, — грустно усмехнулся Даниил.

— Я ссать хочу… — заплетающимся языком пробормотала Олива, — Отнесите меня в тулаллэт… Ик! Пжалссста…

Даниил со вздохом взвалил Оливу как мёртвое тело к себе на плечо и понёс на толчок.

— А где ттут шттаны? Ик! Сними мне шттны пжаллста…

— Ох, горе ты моё луковое…

Даниил расстегнул Оливе джинсы и, спустив с неё трусы, усадил на толчок.

— А ну, пшол отсюда! Чё сммотршь, как я ссать буду, да?

Она сделала неудачную попытку пнуть его ногой, но сама чуть не упала с толчка. Даниил, придерживавший Оливу, чтобы она не упала, отпустил её и вышел из туалета. Но как только он закрыл за собой дверь, грохот падающего тела заставил его вернуться.

Олива как труп валялась возле толчка голой жопой кверху, нырнув головой прямо в кошачий туалет.

Наутро она ничего не помнила. Голова раскалывалась, чертовски хотелось пить. Во рту было горько, от волос почему-то пахло кошачьей ссаниной. И было ещё плохо, очень плохо, скверно и мерзко на душе…

— Мелкий, — позвал над её ухом чей-то голос.

И — о, как же хорошо вдруг стало! Вот чего ей не хватало — этого простого слова: «мелкий». И ещё трёх слов…

— Мелкий, я люблю тебя, — произнёс тот же голос и чьи-то губы приникли к её губам. Олива и хотела бы обмануть себя, но не смогла: голос был не тот, и губы были не те. Она открыла глаза, и увидела, что и человек, лежащий рядом с ней, тоже… не тот…

— Но я уже не люблю тебя, — сказала Олива.