– Я не имел права отнимать жизнь у Гиббса, – покачал головой Карл. – В Штатах у него остались жена и двое детишек… а я его убил. Я убил много народу во Вьетнаме… очень много, но они были солдатами. Они были врагами. Я делал свою работу. Я убил сержанта Гиббса и, насколько могу судить, убил и ту девушку в Оксбоу тоже. Нет, конечно, я не перерезал ей горло, и тем не менее я ее убил. И когда меня арестовали за убийство Кристал Хаген, где-то в глубине души я решил для себя, что пришло время платить по старым долгам. Перед тем как попасть в тюрьму, у меня каждую ночь стояло перед глазами лицо той вьетнамской девочки. Я видел ее дрожащие пальцы, которые звали меня, умоляя помочь ей. И сколько бы виски я не принимал на грудь, мне не удавалось стереть это из памяти. – Карл закрыл глаза и покачал головой, отгоняя воспоминания. – Господи, я тогда пил как сапожник! Просто хотел унять боль.
Я увидел, что лицо Карла вдруг стало безжизненным. Слова едва слышным шелестом слетали с его губ. Он сделал глоток воды и стал ждать, когда выровняется дыхание.
– Мне казалось, в тюрьме призраки прошлого наконец замолчат и я смогу похоронить ту часть своей жизни, а именно то, что делал во Вьетнаме. Но во всем мире не найти такой глубокой дыры, где можно было бы спрятаться. – Карл посмотрел прямо на меня. – И от себя не убежишь, как ни старайся.
Что-то в его глазах подсказало мне, что сейчас он видит мой собственный груз вины, который давил на сердце. И когда молчание Карла стало обволакивать меня плотной пеленой, я неловко заерзал на стуле. Карл закрыл глаза, положил руку на живот, скривившись от мучительной боли:
– Господи, этот поганый рак пожирает меня изнутри! Чертовски больно!
– Может, стоит позвать медсестру? – предложил я.
– Нет, – с трудом произнес он сквозь стиснутые зубы. – Сейчас пройдет. – Сжав руки в кулаки, Карл подождал, пока не нормализовалось дыхание, после чего сказал: – А хочешь узнать о самом неожиданном повороте событий?
– Конечно, – ответил я.
– Я кучу времени провел, думая о смерти, призывая ее к себе… И вот надо было такому случиться, чтобы только в тюрьме мне по-настоящему захотелось жить.
– Вам понравилась тюрьма? – удивился я.
– Нет, конечно, – хмыкнул Карл, морщась от боли. – Тюрьма никому не может нравиться. Но там я начал читать, и думать, и переосмысливать свои поступки и свою жизнь. И вот как-то раз я лежал на койке, размышляя о пари Паскаля.
– Пари Паскаля? – не понял я.
– Философ по имени Блез Паскаль сказал, что если у вас есть выбор: верить в Бога или не верить в Бога, то лучше сделать ставку на веру. Потому что если ты веришь в Бога и ошибаешься, то ничем не рискуешь. И просто умираешь в пустоте мироздания. Но если ты не веришь в Бога, ты проигрываешь, потому что тебя ждут вечные муки ада, по крайней мере, так считают некоторые люди.
– Не слишком веские причины, чтобы удариться в религию, – заметил я.
– Да, не слишком, – согласился Карл. – Меня окружали сотни мужчин, которые жили в ожидании конца своей земной жизни в надежде, что после смерти их ждет нечто лучшее. И я чувствовал то же самое. Мне хотелось верить, что по ту сторону меня ждет нечто более светлое. В тюрьме я просто-напросто убивал время, дожидаясь момента этого перехода. Вот тогда-то пари Паскаля и засело у меня в голове, хотя и в несколько измененном виде. А что, если я ошибался? Что, если нет никакой другой стороны? Что, если во всех периодах вечности есть только один-единственный период, во время которого я буду жить? И как бы я прожил свою жизнь, если бы в этом была суть дела? Понимаешь, о чем я? А что, если нам дана только одна жизнь и это все, что мы имеем? Вот такие дела, – хмыкнул Карл. – Но с другой стороны, получается, что это и есть наш рай. Мы видим каждый день чудеса жизни, о которых не задумываемся, принимая их как данность. В тот день я решил, что буду по-настоящему жить, а не просто существовать. А если умру и обнаружу, что по другую сторону меня ждет рай, что ж, это будет просто замечательно. Но если я не проживу остаток жизни так, словно я уже в раю, а потом умру и растворюсь в пустоте, ну… тогда, считай, я впустую растратил свою жизнь. Я впустую растратил свой шанс быть живым, который выпадает человеку только один раз.
Карл стал потихоньку отключаться, его взгляд сфокусировался на синице, сидевшей на голой ветке за окном. Мы оба пару минут следили за птичкой, но, когда она упорхнула, Карл снова переключился на меня.
– Прости, – сказал он. – Когда я думаю о прошлом, то ударяюсь в ненужное философствование.