— Ну, ты довольна? Все выяснила? — голосок Валерии звучал довольно язвительно, но какая разница? Когда такой камень свалился души!
Я, всхлипывая, обняла дочку за плечо:
— Лера, солнышко… Ты не говори только Вовке, что это я подумала… Ладно?
— Лечиться надо! Иди, спи. Не скажу.
Утром я передвигалась по дому на цыпочках. Как говорится — от греха подальше. Тихонько вытерла Лордикову лужу, тихонько приготовила деткам завтрак, самым тишайшим образом собралась на работу и только перед выходом разбудила Антошку, поручив ему поднимать остальных. Но — поочередно. К тому моменту, когда пора просыпаться Ксюше с Вовкой, Лера уже должна стоять на автобусной остановке, чтобы успеть к первой лекции. Вот и пусть эта парочка поспит подольше. Вовка, выспавшись, становится гораздо более отходчивым. А за день у каждого обычно происходит столько событий, что дела вчерашние кажутся припорошенными вековой пылью. Во всяком случае, чрезмерного эмоционального напряга они уже не несут.
В последнее время я заметила, что стала получать удовольствие, идя на работу. Всю жизнь совершенно искренне считала нечеловеческой пыткой необходимость вставать ни свет ни заря и тащиться (нет, не тащиться — бежать!) на проходную. Завод представлялся мне огромным чудовищем, жадно разверзшим свою пасть-проходную в ожидании пищи — потока покорно спешащих на службу работников. Весь день чудовище переваривало пищу, высасывая из проглоченных поутру людей все до капли силы, и к вечеру, изжеванных и высосанных, выплевывало их из той же пасти — пусть «корм» погуляет, подкрепится на свободе, поднаберется свежей энергии, чтобы на следующее утро вновь принести себя монстру в жертву.
Я обнаружила, что за время пути от дома до проходной происходит что-то вроде внутренней перестройки: домашние проблемы снимаются и прячутся в шкафчик, а на себя, вроде спецодежды, натягивается своеобразное состояние «члена единого рабочего коллектива». И по ту сторону проходной выхожу уже не я, а другое существо, с иной информационной структурой, иной заложенной программой действия — да совершенно иное. Процесс происходит абсолютно автоматически: меняется среда — меняется, так сказать, «программное обеспечение».
Долгие годы я не могла с этим смириться. И вдруг поняла, что этот процесс «смены спецодежды», оказывается, просто спасает меня от «зашкаливания внутреннего напряжения». Неразрешимые домашние конфликты, стрессы отступают на задний план. Нет, конечно, они не исчезают — становятся фоном. Но фон, что ни говори, — не передний план.
С начала рабочего дня женщины отдела увлеченно обсуждали актуальнейший вопрос: кто из них что собирается готовить к новогоднему столу. Рецепты оригинальных салатиков дружно записывались под диктовку, живейший интерес вызывала тема, до какой степени можно заменять труднодобываемые ингредиенты более доступными, чтобы сохранилась «основная кулинарная идея». Надо же, а я как-то, в суете последних событий, и подзабыла о том, что Новый год — не за горами. Деда Мороза еще никто не отменял, а у меня — ни одного подарка ни для кого. Надо бы хотя бы спросить, что народ желает заказать Дедушке Морозу, а то ведь потом у старичка просто физически времени не хватит подсуетиться с подарками…
Незадолго до обеденного перерыва позвонила Ксюша:
— Мама, ты можешь приехать домой?
— Ксюша, котенок, что случилось?
Я не на шутку перепугалась — еще с детсадовского периода в мозгу прочно укоренился условный рефлекс: звонок на работу с просьбой срочно приехать означает только одно — с кем-то стряслась беда.
— Ксюша, Ксюшенька, что произошло? Ты можешь мне сказать?
— Мама, сейчас не могу. Ну отпросись, пожалуйста, мы тебя дома ждем.
Ксюня отсоединилась. Я бросилась к начальнику. Отпустил без вопросов — видно, на лице ясно отражались все эмоции. В зеркало я, правда, не заглядывала — не до таких глупостей было, но руки и ноги тряслись противной мелкой дрожью.
О чем я только ни передумала, пока неслась домой — лучше не вспоминать. Зря дети звонить не будут — это заведено у нас с незапамятных времен. Значит, что-то случилось! Что там у них случилось?!
Лифт, ясное дело, не работал. Каким-то образом я, даже не запыхавшись, взлетела на наш седьмой этаж и вломилась в квартиру с воплем: «Ксюша! Дети! Где вы?!»
Дети были на кухне. И не только лети. На табурете в углу сидело что-то съежившееся и удивительно грязное, а на полу возлежал наш волкодав-охранник.
— Мама! — Ксюха развернулась ко мне. — А мы Веньку нашли!
Это действительно был Вениамин. Но, Боже мой, на кого он был похож! Одежда… Прикид профессионального бомжа со стажем выглядит на порядок лучше. И чище. А лицо… Двухнедельная щетина, слезящиеся воспаленные глаза…
— Веня?
Он поднял голову, посмотрел и снова опустил глаза. И вот тут я испугалась по-настоящему. Взгляд был пустой. Абсолютно безразличный. Вместе с отекшим, багрового цвета лицом это выглядело неправдоподобно и страшно, словно сидел не человек, а уродливо размалеванный манекен.