Жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника

– А если ребенок умрет, это будет, по-твоему, педагогично? Лай!.. Мяу, мяу, деточка! Лай, если ты настоящий отец!

– Гав… гав… – покраснев от стыда и непедагогичности, тихо отвечал папа. – Гав… гав…

– Громче! Она не слышит!

– Гав! Гав! Гав!

– Мяу, мяу! Деточка, ты слышишь?

А деточка смеялась, крича радостно и хрипло:

– Еще! Еще! А где курочки? Где ку-рочки?

– Здесь мы! – отвечали бабушки и начинали: – Куд-куда! Куд-куда!

– Мяу! Мяу!

– Гав! Гав!

(От злости я сломал уже несколько карандашей. Когда книгу будут печатать, попрошу, чтобы эти места напечатали разными шрифтами. Как карандаш сломается, так тут и сменят шрифт.)

– Еще! Еще! – приказывала Сусанна, хлопая в ладоши. – Теперь ты будешь собачкой, он – кошкой, а вы – поросятами!

Наступала тишина. Тишина наступала.

Взрослые смотрели друг на друга, словно спрашивали: «Неужели вынесем и это?»

И отвечали друг другу: «Не знаю».

Сусанна закрывала глаза и – хлоп на спину.

Первым не выдерживал папа, он кричал:

– Мяу! Мяу!

– Гав! Гав! – отвечала мама, а бабушки, обливаясь слезами и разливая валерьяновые капли, хрюкали.

И все смотрели на единственного, необыкновенного, с музыкальными способностями ребенка и ждали, что будет.

А он – выпороть бы его хоть один раз! – лежал не двигаясь, всем своим видом говоря: «И не стыдно вам? Не можете рассмешить больную! Разве так надо смешить? Докажите мне, что любите меня!»

– Ей опять плохо, – в страхе шептала мама и начинала: – Мяу! Гав! Мяу! Гав!

– Хрюмяу… – отзывался папа. – Хрюгав… Куд-хрю! Мяу-куд!

А бабушки, совсем растерявшись, запевали:

Эй, моряк, ты слишком долго хрюкал,
Я тебя успела куд-куда!

– Спасибо, спасибо, ой, спасибо! – заливаясь смехом, говорила наконец Сусанна. – Мне стало значительно легче. Дайте мне теперь поесть чего-нибудь вкусненького-вкусненького, сладенького-сладенького!

И не спорьте: необыкновенный ребенок!

Приготовимся к следующему номеру!

А кто из вас брюки умеет гладить? А пуговицы кто пришивать может? В войну играете, носитесь как угорелые, «бах! бах!» кричите, а потом есть просите?

А вы по-настоящему поиграйте. Например, портянки выстирайте (или носки).

Да котелок сами вычистите (или тарелки вымойте). А что? Как солдаты делают. У солдат домработниц нет, мамы, бабушки и жены дома остались. Солдат все САМ УМЕЕТ делать. Вот и поиграйте в таких солдат, в настоящих. У них вот много той самой домашней работы, которую за вас дома мамы и бабушки делают. Или сестренки.

Примерно так рассуждала Лёлишна, готовя ужин и слыша за окном крики мальчишек.

Дедушке она сварила манной каши, а себе нажарила картошки и сделала салат.

После пережитых волнений дедушка все еще не мог успокоиться и ел торопливо, часто поглядывая на дверь.

– Ты что? – спросила Лёлишна.

– Да так, – ответил дедушка, – стыдно сказать, но побаиваюсь.

– Чего? Кого?

– Кого-то. И чего-то. – Дедушка снова взглянул на дверь и извиняющимся тоном проговорил: – Пуганая ворона куста боится. После того, как любимый ребенок влетел сюда с воздуха, можно ожидать чего угодно.

– Ничего тебе не надо ожидать, – сказала Лёлишна. – Любимый ребенок набил себе две шишки и сейчас со злости дрессирует родителей. И бабушек… Еще дать каши?

– Дать. А кто-то все равно придет. И что-то случится. Вот увидишь. – И он шепотом закончил: – Я предчувствую.

И раздался звонок, громкий, настойчивый, незнакомый.

– Это кто-нибудь из них, – прошептал дедушка, поспешно доедая кашу, – из тех, которые хотели меня положить в тюрьму или посадить в больницу.

– Главное, не бойся, – укоризненно сказала внучка. – Пока я с тобой рядом, некого тебе бояться и нечего. – И направилась к дверям.

– Стой! – слабым голосом крикнул дедушка. – Мысль! Не открывай!

– Почему?

– Позвонят и уйдут.

Звонок повторился – еще более настойчивый.

– Не бойся, – уже строго сказала Лёлишна и вышла в коридор. Она открыла дверь и радостно пригласила: – Ой, проходите, проходите! Дедушка, дедушка, посмотри, кто к нам пришел!

– Тигренка не пугайтесь, – сказал Эдуард Иванович, – он ручной.

– Да я знаю, знаю! – И Лёлишна тут же, в коридоре, рассказала о своем сегодняшнем знакомстве с Чипом. Войдя в комнату, она позвала дедушку.

В ответ – тишина.

– Дедушка, к нам гости!

Опять тишина.

Лёлишна заглянула на кухню, потом в другую комнату, недоуменно пожала плечами.

Вдруг кто-то тонко чихнул.

Чип зарычал.

Эдуард Иванович глазами показал Лёлишне на шифоньер.

Она постучалась в дверцу.

– Войдите, – раздался из шифоньера жалобный голос.

Дверца распахнулась, и все увидели напуганного дедушку, который сидел в шифоньере, согнувшись в три погибели.

– Все-таки испугался, – виноватым тоном произнес он, – не вас, конечно, и даже не этого зверя, а других.

Но раз все опасения и недоразумения рассеялись, а Эдуард Иванович принес с собой торт, то началось чаепитие.

Чип лежал у ног дрессировщика и дремал.

Дедушка изредка опасливо посматривал на тигренка.

– И как это вы с ними? – спросил дедушка. – Они же звери. Почему они вас слушаются?