Жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника

И плюхнулся на арену прямо к ногам Эдуарда Ивановича.

От обиды и боли Хлоп-Хлоп ударил себя кулачком в грудь и захныкал.

Эдуард Иванович взял его за загривок и дал ему штук пять шлепков.

Никогда еще он так больно не бил мартыша.

Тот изумленно уставился на мокрого с головы до ног хозяина.

Но Эдуард Иванович бросил мартыша на опилки и крикнул:

– Вон с глаз моих!

А лев Цезарь, как говорится, еще добавил – лапой вышвырнул мартыша обратно, туда, откуда он прилетел, – в зрительный зал.

Мартыш начал догадываться, что в чем-то виноват, но в чем именно, понять не мог.

Сидел и плакал.

И скоро стал таким мокрым, словно не он сам, а его самого поливали из шланга.

Тем временем Эдуард Иванович загнал зверей в клетки, потому что репетировать не было смысла, и ушел переодеваться.

Рабочие, убиравшие решетку, тоже переоделись в сухое и бросали сердитые взгляды в сторону мартыша.

А он, обиженный, мокрый, побитый, решил, что, если ему сегодня не дадут сахару, он убежит из цирка. Да, да, убежит!

Он вам не Чип, не поймаете.

Ему сразу стало весело. Он похлопал сам себе в ладошки и побежал дразнить Чипа.

И увидел Эдуарда Ивановича и с радостным писком бросился к нему.

Но хозяин даже не посмотрел на мартыша, словно они и знакомы не были.

Хлоп-Хлоп возмущенно заверещал, потянул хозяина за брюки, как бы говоря: «Ты что? Ослеп? Или не узнаешь меня? Что я такого тебе сделал? Это я на тебя обижаться должен. Дай-ка мне сахару – и будем друзьями дальше. Ладно уж, я тебя прощаю».

– Убирайся! – крикнул Эдуард Иванович. – Марш на место!

И прошел мимо.

Но это было еще полбеды.

Он уходил не один. Он вел на поводке Чипа!

И мартыш схватил тигренка за хвост.

Чип взвыл, я бы сказал, не своим голосом.

Хлоп-Хлоп бросился наутек. Он забрался в комнатку Эдуарда Ивановича, немного поскулил, попробовал всплакнуть и решил лечь спать.

Укладываясь, он подумал о том, как несправедлива жизнь, как ему не везет, сколько вокруг злых людей…

Почесался и заснул.

Десятый номер нашей программы!

ЕДИНСТВЕННЫЙ В МИРЕ АТТРАКЦИОН! СУСАННА КОЛЬЧИКОВА ДРЕССИРУЕТ СВОИХ РОДИТЕЛЕЙ И ИХ РОДИТЕЛЕЙ! СПЕШИТЕ ЧИТАТЬ!

У Сусанны было две шишки.

Одна – спереди, на лбу, другая – сзади, на затылке.

И если передняя шишка служила как бы украшением и уже не болела, то вторую, то есть заднюю, не было видно под волосами, но зато она ныла.

А злая девчонка выла.

Чтобы представить себе ее вой, соберитесь человек пять и писклявыми голосами тяните:

– И-и-и-и-и-и…

А когда охрипнете, смените звук:

– У-у-у-у-у-у-у…

И когда из ваших глоток пойдет сплошное сипение, это будет примерно такой звук, какой Сусанна выдавливала из себя вот уже третий час.

Мама лежала с холодным компрессом на лбу и стонала.

Бабушки допивали третий флакончик валерьяновых капель.

Папа сидел в ногах единственного ребенка и просил:

– Перестань, радость моя, перестань…

А Сусанна сменила звук. Он получился таким, что я его с помощью букв даже изобразить не могу. Примерно это А, Ы, Ю, Э, издаваемые одновременно, плюс немного писка и чуть-чуть хрипотцы.

– Перестань, радость моя, пере…ста… – папа тоже начал хрипеть.

Все это, в общем, и не смешно нисколько. Грустно это очень. И я уже тридцать восемь раз пожалел, что решил рассказать вам о Сусанне, ее родителях и бабушках. Мне еще за это попадет. Найдутся люди, которые обязательно спросят:

– Зачем в книге для детей показывать взрослых в смешном виде?

Да я бы рад всех показывать только в хорошем виде, но это будет неправда да и неверно. Я тогда буду, просто говоря, обманщиком.

Нет, встретятся на вашем пути и хорошие, и смешные, и плохие люди. И я хочу, чтобы вы были готовы ко всем встречам.

Если хотите знать, то, когда я пишу о плохом, мне самому плохо, так плохо, что даже чернила в авторучке вы…сых…ают. (Вот, перешел на карандаш.)

Вдруг Сусанна села на кро… (И карандаш сломался от злости. Перехожу на пишущую машинку. Авось она выдержит. Она ведь металлическая.)

Продолжаю.

Вдруг Сусанна села на кровати, прохрипела:

– Умираю… помогите…

Папа вскочил.

Мама вскочила, сбросила с головы холодный компресс, крикнула бабушкам:

– Она умирает!

Конечно, она и не собиралась умирать. И все знали, что она наверняка не умрет. Не с чего!

Но еще лучше все знали, что если ее не послушаться, то она такое вытворит, что… лучше послушаться.

Вот тут мне придется остановиться и растолковать вам, что же происходило в семье Кольчиковых. (Только бы пишущая машинка выдержала! На всякий случай кладу рядом коробку карандашей.)

Я уже говорил, что ничего смешного тут нет. Грустно все это.

Дело в том, что, едва родившись, Сусанна начала болеть, и это у нее здорово получалось. Болела она, можно сказать, не переставая и по-настоящему. Вот тогда смерть действительно грозила ей несколько раз. За пять лет девчонка перенесла одиннадцать болезней. И конечно, ее родители и их родители (то есть бабушки) боялись дышать на Сусанну. Стоило ей лишь пальчиком пошевельнуть, как четыре человека бросались к ней и, отталкивая друг друга, спрашивали: