Жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника

– Что тебе, деточка?

– Что тебе, солнышко?

– Что тебе, кисонька?

– Что тебе, ягодка?

И деточка, солнышко, кисонька, ягодка требовала от родителей и бабушек чего только хотела!

И они ее требования выполняли.

И винить их в этом нельзя. К больному человеку, слабому, а тем более к ребенку, надо было быть очень внимательным.

Но никто не заметил, что Сусанна, став абсолютно здоровой, продолжала вести себя как больная.

Она привыкла, что каждое ее слово ловят, что каждое ее желание исполняется.

А отвыкнуть не могла.

И не хотела.

Петька не зря ей завидовал. Уж какой бы он ни был, но его хоть в магазин можно было послать.

А Сусанна ни разу сама даже не умывалась.

И если бы я составил список дел, которых она не умела делать, получилась бы толстая книга.

Неудобно писать об этом, но даже в одно заведение Сусанна ходила только с бабушкой или даже сразу с двумя бабушками. Вот!

А раз родители и бабушки отдали ей столько сил, она и стала казаться им необыкновенным ребенком.

А когда поверили, что она необыкновенная, то стоило Сусанне, например, чихнуть, как все умилялись:

– Ах!

То есть: даже чихает не как все, а необыкновенно.

И даже когда она набила себе шишки, бабушки заявили, что ни у кого еще не видели таких необыкновенных шишек.

Стоило Сусанне один-единственный раз пропищать какую-то песенку, и на семейном совете было дружно решено:

– У ребенка музыкальные способности.

Мама и папа отказались ехать отдыхать, продали кой-какие вещи, заняли денег у друзей и купили пианино.

Ребенок с музыкальными способностями вымазал белые клавиши фиолетовыми чернилами, гвоздем выцарапал на крышке

ПЕТКАДУРАК

и предпочитал играть кулаками, а не пальцами.

И называл пианино пианинкой.

Сусанну не приняли ни в одну музыкальную школу города. Ее водили к тридцати четырем преподавателям музыки, и тридцать три из них отказались заниматься со злой девчонкой. И только одна старушка согласилась, потому что была глухая и не слышала, что там играют ее ученики. Но даже эта старушка через две недели сказала:

– У вас действительно необыкновенный ребенок. Такого абсолютного отсутствия музыкального слуха я еще не встречала. Это уникум! Берегите ее! Как редкий экземпляр!

Короче говоря, в семье Кольчиковых получилось так, что не родители воспитывали дочь, не бабушки – внучку, а внучка воспитывала бабушек, а дочка – родителей.

И раз эта повесть связана с цирком, то вместо слова «воспитывала» следует говорить: дрессировала.

Алле, оп! Дорогие родители, шагом марш исполнять желания любимого ребенка! Бабушки, то же самое! Да пошевеливайтесь!

И чтобы доказать вам, что Сусанна была неплохой дрессировщицей, расскажу о ее основном номере.

Номер этот она проделывала редко, не чаще двух раз в год. В чем он заключался?

Надо было довести мамуленьку, папуленьку, бабуленек до такого состояния, чтобы они… (Сломалась пишущая машинка. Не выдержала. тск чила буква. П пр бую пр д лжать без нее. Нет, пл х п лучается. Беру карандаш.)

Надо было довести мамуленьку, папуленьку, бабуленек до такого состояния, чтобы они были готовы выполнить ЛЮБОЕ желание ребенка. (Карандаш сломался. Беру следующий.)

Для этого Сусанна несколько раз подряд повторяла:

– Умираю… помогите…

И тогда ее спрашивали:

– Что сделать, чтобы ты не умирала?

Наступала тишина.

Тишина наступала.

И в тишине звучал слабый голос:

– Пой… те…

И что бы вы думали?

Папа говорил:

– Это возмутительно! – И уходил на кухню.

Мама восклицала:

– За что нам такое наказание? – И шла за ним следом.

Бабушки брали в руки носовые платки, вытирали друг другу слезы и начинали:

Эй, моряк, ты слишком долго плавал,
Я тебя успела позабыть!
Мне теперь морской по нраву дьявол,
Его хочу любить!

В глазах злой девчонки появлялся злой блеск.

– Громче! – сипела она. – Веселее!

И бабушки, утерев друг другу слезы платками, продолжали, притопывая:

Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы
Всем на дно!
Там бы, там бы, там бы, там бы
Пить вино!

И пили валерьяновые капли.

А Сусанна закрывала глаза и звала:

– Моя милая мамочка!

– Что, детка? – еще из кухни испуганным голосом спрашивала мама и бежала на зов любимого ребенка.

– Мне плохо, мамочка.

– Что тебе нужно, миленькая моя?

– Не знаю.

– Ну скажи, золотце. Я все для тебя сделаю.

– Не знаю.

– Ну вспомни, золотце…

– Не знаю.

– Помяукай! – шепотом подсказывали бабушки. – Помяукай!

– Мяу… – неуверенно начинала ма-ма. – Нет, не могу!

– Как мне плохо… – сипела Сусанна, сквозь опущенные веки внимательно следя за мамой.

– Мяукай! – сквозь зубы приказывали бабушки.

– Мяу… – неуверенно начинала мама, и губки злой девчонки вытягивались в улыбочку. – Мяу! – уже громче продолжала несчастная мама.

– А он пусть лает, – бабушки кивали на дверь в кухню, где спрятался папа.

Мама открывала дверь в кухню и грозным шепотом произносила:

– Ребенку, нашему ребенку плохо, а ты ничего не хочешь сделать. Тебе трудно немного полаять?

– Но ведь это непедагогично, – шептал папа.