Жизнь идет

— Ты думаешь, овощи — это неважно? — по-детски обидчиво спросила она, по-своему истолковав Олино молчание.

Оля взяла Пашу за руку:

— Совсем нет! Это хорошо… Просто я об этом не думала, а это обязательно нужно!.. Город и кругом сады и огороды… Иначе даже представить нельзя!.. И ты понимаешь, что получится, Паша? Ты будешь делать свое, я — свое, а мы обе вместе — одно и то же!.. Ты говорила… с ней?

— Да. Она мне поверила…

— И мне… Если бы ты знала, Даша, как она чудесно умела учить!

— Посмотри!

Паша достала из-под подушки маленькую белую книжку. Оля быстро перелистала ее…

— Паша, я очень прошу тебя, отдай ее мне!

Паша подумала и сказала:

— Нет. Оставлю себе, Оля…

— Мне это важно, что она отметила…

— И мне важно… Ты, Оля, у нее ученицей была, а у меня только это на память…

Голос Паши дрогнул.

— Тогда так: у меня есть такая же книжка. Ты дашь эту, и я аккуратно переведу все отметки на свою. Понимаешь? Переведу и верну тебе… Завтра же верну — книжку всегда передать можно. И одну фотографию — портрет Ольги Николаевны тебе подарю!..

— Честное слово?

— Конечно!

— Возьми!

В коридоре прозвенел звонок. Оля поднялась и крепко, по-дружески поцеловала Пашу.

— Я верну тебе книжку и, если хочешь, принесу что-нибудь почитать… И знаешь, Паша, мне почему-то кажется, что мы с тобой обязательно встретимся.

— Где?

— Может быть, в Сибири, но только встретимся!

— Вот и ладно!.. — сказала бабушка, когда за Олей закрылась дверь…

— Что ладно? — спросила Паша.

— Все ладно… И поплакали — ладно, и поговорили — ладно. И в Сибирь ехать порешили — тоже ладно…

8. К знакомому начальнику

После встречи на лестнице Паша побаивалась профессора, Правда, разговаривая с больными, он походил на шутника дедушку Прохора, но, когда дело касалось серьезных вопросов, старик бывал строг.

Но утро стояло такое светлое, так громко кричали грачи под окнами больницы и так хотелось домой, что Паша осмелела и отправилась в комнату с надписью «Кабинет заведующего кафедрой хирургии».

Два раза прошла мимо двери, на третий постучала.

Профессор был глуховат, и стучать пришлось три раза: сначала тихонько, другой раз погромче, третий — как следует.

— Кто там? Войдите!

Паша вошла. Профессор оторвался от бумаг, посмотрел на нее.

— В чем дело, Струкова?

— Хочу домой! — коротко выпалила Паша.

— Да ну? — удивленно спросил он. — Вот странное желание! А не рановато?

— Я беречься буду. И лечебную гимнастику, как вы велите, аккуратно делать стану.

— Нужно еще посмотреть. Этак через недельку разве?..

— Убегу, Иван Антонович!

— Что?!.

— Убегу, говорю, Иван Антонович!

— Это как сказать! Хромоногую догнать нетрудно.

— Не догоните!

— Будешь спорить — две недели продержу.

— Из окна выпрыгну!

— Я тебе выпрыгну! Марш в палату!

— Иван Антонович…

— Говорят тебе: марш в палату!

Что поделаешь с упрямым стариком! Пришлось идти в палату. Но через полчаса, когда Паша уже почти примирилась с мыслью о недельной задержке, за ней прибежала палатная сестра:

— Скорее в перевязочную: профессор ногу осматривать будет.

— Сердитый? — спросила по дороге Паша.

— Сейчас про тебя разговор шел, смеялся: «У нее, говорит, жизненный тонус такой, что если ей обе ноги в четырех местах переломать — и то поправится».

Осматривая Пашину ногу, профессор, по обыкновению, кряхтел и вел себя так, что нельзя было понять, что он решит. Осмотрел и начал что-то писать в Пашиной истории болезни.

— Отпу́стите, Иван Антонович? — не выдержала Паша.

— Что же с тобой делать, если ты из окна прыгать собралась? Гуляй и помни, что дешево отделалась. Совсем плохая у тебя нога была: ее по всем правилам отчекрыжить следовало. Поняла?..

— Поняла… А что такое «жизненный тонус», Иван Антонович?

— Жизненный тонус?.. Это — замечательное лекарство, жаль только, в аптеках не продается. Жизненный тонус — это, гражданка Струкова, такое состояние человека, когда у него воля и вкус к жизни есть. Если человек чувствует, что все может и всего хочет, — от него всякая болезнь отскакивает. Но, конечно, если человек глупый и захочет тридцатипудовый ящик на лету поймать, ему никакой тонус не поможет. Поняла? Если второй раз такую штуку проделаешь, я с тобой возиться не буду…

Разговор с профессором был вчера, а сегодня за Пашей пришла машина. Чудо из чудес — в разгар посевной Матвей Иванович прислал машину!

— Больная Струкова, за тобой приехали!

Сборы у Паши недолги. Все имущество — сетка, в сетке пустые банки из-под меда, книжка. В книжку заложен портрет Ольги Николаевны и цветок…

— Вот и хорошо, вот и ладно! — приговаривает Пелагея Дмитриевна.

Она уже ходит, только горбится. Глаза у бабушки мокрые, нет-нет и смахнет слезинку.

— Прощай, Пашуха, вряд ли когда свидимся. Жениха тебе хорошего! Ольгу. Николаевну вспоминай и меня, старую, заодно…

— Не забуду, бабушка!

— Вот и ладно!..

Паша одета. Стуча палочкой, спускается она по лестнице в вестибюль, где ждет ее добрый приятель, водитель Сашка.

— Доброго здоровья! — приветствует он Пашу. — Пожалуйте, лимузин подан!

— Счастливого пути, Паша! — кричит с лестницы старшая сестра. — Не забывай нас!