Жизнь и смерть генерала Корнилова

– Хан, передайте, пожалуйста, командиру полка, что надо торопиться. Нам еще предстоит сегодня переход через железную дорогу, да скажите также, чтобы он послал в дозор более опытных офицеров.

Передав приказание, я вернулся к Верховному, и мы тронулись. Люди, потрясенные только что пережитым кошмаром, неожиданным предательством и потерей своих товарищей, понемногу начали приходить в себя. Сначала на взмыленных и изнуренных лошадях все ехали молча, но потом мало-помалу начали друг с другом разговаривать. Жалели и плакали о своих родных и друзьях, оставшихся на поле «брани». Настроение было тяжко-подавленное.

– Вот до чего довела излишняя доверчивость нашего бояра. Благодаря ей погибло так много людей, которые в будущем очень бы пригодились ему самому! – произнес кто-то.

– Эй, бояр, сердар и полководец, что случилось с тобой, что ты был сегодня так неосторожен?! Ты ведь хорошо знал, в каких руках находится полк? Почему не вел его сам и заранее не принял мер предосторожности? Кроме того, ведь тебе вчера было известно о присутствии врага в Унече и в Клинцах, а ты, отдав себя и нас в руки первого встречного мужика, повел на смерть. Ведь ты же знал со дня отъезда из Быхова, что мы окружены предателями, и от них ты должен был ждать предательства каждую минуту! – говорил один из джигитов, потерявший двоюродного брата.

– Эй, Хан, сегодня джигиты в ловушке зря погибли. Жаль, Ага, этих молодых тополей, которых так безжалостно срубила рука предателя! – отвечали некоторые, когда я пытался их утешить.

– Жаль, что бояр не бросил нас в атаку на эту дрянь! – говорили другие.

– Нет, Хан, я не мог дать боя по трем причинам: во-первых, на лес в атаку нельзя идти в конном строю; во-вторых, вообще вести с ними бой мы не можем, так как это отняло бы много времени и большевики, воспользовавшись этим, подвезли бы свои силы с ближайших станций и не выпустили бы из нас ни одного отсюда, и, в-третьих, нам еще предстоит переход железной дороги, где может опять произойти столкновение с большевиками, а для этого необходимо беречь силы, которых у нас не так уж много. Хан, я отлично понимаю состояние полка сейчас, но принять бой было невозможно! – сказал мне Верховный тихим голосом, услышав жалобы джигитов.

Узнав, что дозоры еще не высланы, Верховный на сей раз сам их выслал. Было выслано три дозора: вправо – дозор с поручиком Конковым, влево – с поручиком Бровчинским и вперед с корнетом Силяб Сердаром.

Часов в одиннадцать утра к полку присоединился и прапорщик Рененкампф со своими людьми. Увидя его, Верховный, нервничая, спросил:

– Где вы изволили пропадать, прапорщик? Где маяки, которые я вам приказал выставить вчера? Почему не донесли о том, что дорога на Унечу занята большевиками и что творится в самой Унече? Вы видите, что осталось от полка благодаря халатности и недобросовестному отношению вашему к делу. В другое время я поступил бы с вами, господа, иначе, но… теперь… уходите с глаз моих, чтобы я вас больше и не видел! – говорил раздраженный Верховный.

Около двух часов дня мы увидели высокую железнодорожную насыпь.

– Железная дорога! Железная дорога! – послышалось среди джигитов.

Каждый видел в ней свое спасение. Только бы перейти ее – и мы спасены! Выехав из леса, мы вплотную подъехали к высокой железнодорожной насыпи. Справа, в верстах полутора от нас, показался длинный товарный поезд. Увидя его, Верховный приказал взобраться как можно быстрее на насыпь и перейти железную дорогу и сам первый рванулся вперед.

– А не лучше было бы, Ваше Высокопревосходительство, подождать в лесу до ночи и, воспользовавшись темнотой, переехать железную дорогу! – сказал я Верховному.

– Нет, Хан, большевики до вечера могут окружить нас. Сейчас одного паровоза с пулеметом достаточно, чтобы отрезать нам дорогу! – ответил он.

– Скорее, скорее! – торопил Верховный джигитов.

Вдруг шедший поезд остановился и паровоз начал выпускать клубы пара. В это самое время Верховный и я с неимоверными усилиями начали карабкаться вверх по крутой и мерзлой насыпи. Выехав раньше других на насыпь, я увидел Силяб Сердарова, махавшего платком, а влево – поручика Бровчинского, махавшего своей белой папахой и кричавшего:

– Назад, Ваше Высокопревосходительство! Назад, бронепоезд приближается!

Верховный сосредоточил все свое внимание на товарном поезде и ничего другого не видел. Часть джигитов уже были на насыпи, а часть еще карабкалась на измученных аргамаках.

– Ваше Высокопревосходительство! Бронепоезд идет! – крикнул я, оторвав его внимание от товарного поезда.

– А! Где?

Не успели мы повернуть своих лошадей, как броневик, заметив нас, развил полный ход и через минуту, очутившись в шагах двухстах от нас, на ходу начал обстреливать нас в спину из двух пулеметов и двух орудий.

– Назад! – крикнул Верховный и бросился с лошадью с насыпи.