Жизнь и смерть генерала Корнилова

Туркмен стоял почти голый на снегу, так как шинель, гимнастерка, сапоги и папаха были с него уже сняты большевиком.

– Нэту!.. Тивоя бизял бсё! Болшэ нэту! – отвечал туркмен.

– Что ты, дурак-Ванька, до сих пор разговоры разговариваешь! Пырни, да и баста! – повторил опять рослый детина, показывая товарищу красное сукно джигита, подаренное в Могилеве Верховным полку для бриджей.

Ванька, увидев у приятеля красное сукно и взбешенный, что больше ничего не может получить от своей жертвы, выругавшись трехэтажным словом, всадил штык в грудь джигита.

– Вай, Алла, Алла, эй! – вскрикнул тот и побежал, оставляя на снегу длинную полосу крови.

Ванька же со своим товарищем сейчас же бросились в другую сторону на розыски новых жертв.

Как только они скрылись в глубь леса, пришла новая партия красноармейцев.

– Фу ты, все почему-то голые попадаются мне… Как будто кто сидит в лесу и обирает их! – произнес один из новоприбывших, здоровенный рыжий детина, ударив ногой по голове умирающего туркмена.

– А ты знаешь, Федорыч, что я достал? – похвастался бородатый красноармеец, показывая неудачнику серебряную портупею с камнями от ятагана. – Это, брат, богатство. Ведь все это серябро, да камни какие красивые! По теперешнему времени это много стоит! – закончил он.

– Вишь, как тебе повезло! – говорил завистливо Федорыч, взглянув на портупею и принимаясь осматривать старый куржум, только что ограбленный Ванькой и брошенный за ненадобностью.

– И здесь ничего нет! – ругался рыжий Федорыч. – А как же ты его… того?! – поинтересовался он, оглядывая портупею, которую примерял бородач.

– Да это было так: стою я этак за деревом и вижу, один из этих диаволов слез недалече от меня с коня. Я выскочил и стал пред ним, как перед медведем, и говорю: «Давай все, что есть у тебя, а то заколю!»

– На! – говорит тот, вытаскивая из кармана деньги и стаскивая переметную суму с лошади.

– Нет, – говорю, – давай это!.. – показываю на пояс.

– Нэт, эта мой баранчук (сын), моя кибитка пойдет, – отвечает этот дьявол.

Я заставил его снять все, а потом говорю: «Давай твой пояс с шашкой!», а он все знай твердит: «баранчук, да баранчук», но, видя, что я от него не отстану, он вытащил свою шашку и, поставив перед собой, начал этак подниматься и опускаться (совершал предсмертную молитву). Мне стало холодно, да и не было времени ждать его царамонии, и я его этак пырнул штыком в спину. Он, схватив свою шашку, бросился на меня. Я дал по нему два выстрела в упор, чтобы свалить его с ног. Он упал. Когда я подошел к нему, то он, держа сломанную шашку в руках, уже здыхал. Я, как дал ему прикладом по черепу, он сейчас и здох, так и не отдал шашку! Сломал ее, а не дал мне! – закончил бородач.

– Какой крепкий народ эти азиаты! – проговорил Федорыч и, услышав вдруг ржание брошенных лошадей, побежал в глубь леса.

Так суждено было умирать сынам Ахала в лесах Черниговской губернии!

В этот день погиб наш полк, за исключением 1-го эскадрона, сдавшегося большевикам с тремя офицерами во главе: поручиками Конковым и Захаровым и корнетом Салазкиным, да около семидесяти пяти человек с ранеными и больными, находившимися с Верховным.

После пережитого кошмара в группе оставшихся с Верховным произошла следующая сцена:

– Наш полк погиб благодаря излишней доверчивости и растерянности бояра. Надежды, что он нас доведет на Дон, нет никакой! А потому пусть лучше каждый из нас постарается найти себе дорогу, а Уллу бояр пусть едет один! – закончил свою речь Баллар Яранов, старший унтер-офицер 4-го эскадрона.

Два-три человека из джигитов поддержали его, а остальные своим молчанием соглашались с говорившим, подбодренные к тому же и штабс-ротмистром Фаворским, который не постеснялся тоже поддержать оратора.

Услышав это, Верховный, вскочив на пень, обратился к джигитам со словами:

– Значит, вы хотите выдать меня большевикам? Нет! Лучше вы своими руками, руками туркмен, застрелите меня!

Джигиты опустили головы, и наступила тишина.

– Ваше Высокопревосходительство! Садитесь на лошадь! Джигиты! Не забывайте, что вы туркмены, а не предатели. Весь позор вашего поступка ляжет на ваше потомство! За мной! – закричал, махая рукой, ротмистр Натензон, с непокрытой головой, вовремя учтя настроение туркмен.

Тронулись опять за своим бояром, но уже со слабой верой в него.

– …Мы шли за ним лишь, чтобы не быть предателями и довести его, куда он хотел, а прежней веры у нас уже не было – она была поколеблена! – говорил мне Баллар Яранов, когда приехал в Новочеркасск к Верховному, чтобы попрощаться с ним и получить его разрешение ехать домой, в Ахал.

После этой сцены, проехав еще некоторое расстояние с джигитами и убедившись, что с ними пройти на Дон нет никакой возможности, Верховный принужден был пробираться дальше один. Обо всем этом он рассказал мне сам, когда мы встретились на Дону.

Мытарства