Жизнь и смерть генерала Корнилова

Итак, Бяшим убит! За что? За то ли, что он любил и верил в своего Великого бояра? За то ли, что когда кругом расцвела гнусность, предательство и обман, он подал бояру руку и сказал: «Аллах хочет послать великое несчастье твоим соотечественникам. Он отнял у них разум, и они ослепли. Они могут убить тебя, нашего Уллу бояра. Уйдем отсюда»? За то ли, что он после пятимесячной тяжелой ответственной службы, полной издевательства со стороны обезумевших людей, теперь бережно вез бояра, несмотря на стужу, голод и усталость, день и ночь охраняя его от тех же русских людей, со стороны которых он ежеминутно должен был ждать предательства? За то ли, что когда кругом шла продажа совести, чести и самого дорогого – Родины, он остался неподкупным и своего бояра не продал за презренный метал? За то ли, что он, услышав голос всей России, обращенный к бояру – «Спаси!», вез его теперь для будущей России? За то ли, что все трусы бросили бояра в тяжелую минуту его жизни и спрятались, а Бяшиму сказали: «Ты спаси бояра!» Вот этот-то Бяшим, крепко сжав поводья своего друга, носившего его не раз на немецкие пулеметы, теперь лежит бездыханный. Наверно, Всевышнему Аллаху, Создателю мира, было жалко разлучить друзей и Он решил взять их к себе обоих.

Умолкнут выстрелы, наступит тишина и из леса выйдет двуногий зверь, оберет убитого догола и бросит его. Наступит ночь, взойдет луна, и из лесу выйдут на смену двуногим звери четвероногие и раздерут на части заледенелое тело и, облизав свои окровавленные морды, тоже уйдут. А там?.. Забушуют ветры, падет опять снег и не останется не только следа от пролитой здесь крови, но даже следа от самого Бяшима.

А в Ахале старушка-мать Бяшима долго и напрасно будет ждать его и расспрашивать о сыне свидетелей дня предательства и горько плакать. Но я верю, что память о нем не умрет, как и не простится невинно пролитая кровь его. Прольют предатели за кровь Бяшима свою, если не в лесу, то во дворцах, в домах, в хижинах, в степях и вообще повсюду, где бы ни появились они, пролившие кровь невинных людей. Только Всевышний Аллах может распоряжаться жизнью людей, потому что Он их создал и Он их хозяин, а потому жестоко накажет Он воров, посмевших отнять чужую жизнь. Да будут прокляты все предатели и люди, содействовавшие этому в лихолетье нашей Родины! А тебе, Бяшим, слава! Слава и всем тем джигитам, кто остался верен до конца своему Великому бояру!

Пройдут годы, а быть может века, но придет тот день, день чествования памяти Великого бояра, патриота Русской земли, когда вспомнят подвиги и жертвы его соратников и верных сынов Родины – туркмен, кровью запечатлевших свою верность Уллу бояру!

От меня же примите теперь братский низкий поклон все джигиты славного Текинского полка, а в особенности те, кто нес свою службу Великому бояру со мной с июля 1917 года. Вы честно и бескорыстно несли ее в самые тяжелые дни жизни Родины, оставаясь послушными моему голосу, совету и данному вами слову. Вы предпочли умереть, но не нарушить его. Слава и мой низкий поклон и вам, мои дорогие и добрые друзья, понявшие и от чистой души помогавшие мне словом и делом в дни моей тяжелой службы у Великого бояра: вам – Сердар Ага, Натензон, Бек Узаров, Раевский, Кишин Казиев, Танг Атар Артыков, Баба Хан Менглиханов, Курбан Кулы, Мистул бояр, Ата Мурадов, Силяб Сердаров и Коч Кулы!..

…Итак, командиру полка было приказано собрать полк, и мы с Верховным поехали в направлении леса. Увидев нас, уцелевшие постепенно начали присоединяться к нам.

– Что с вами, капитан? – спросил Верховный подъехавшего к нам капитана Попова, который с раздробленной ногой, истекая кровью, молил перевязать его. Но… не было ни врача и ни единого бинта, да нужно было спасать Уллу бояра, и капитан Попов, как и другие раненые, был оставлен на произвол судьбы.

Кое-как собрав 100–150 человек, мы тронулись по другой дороге тем же лесом, все еще обстреливаемым со всех сторон.

Гибель полка

Въехав в лес, мы вышли из сферы губительного огня. Здесь уже не было полка, а был настоящий аламан после набега. Ржание лошадей, искавших своих хозяев, оставшихся на поле брани, голоса людей, звавших по именам своих друзей, чтобы удостовериться, живы ли они, стоны раненых и, наконец, отчаянная брань по адресу предателей наполняли воздух. Проехав немного, мы остановились на 10 минут, чтобы привести себя в порядок. Верховный, отъехав в сторону, остановился. Он был молчалив и мрачен. Видя всю эту картину и потеряв окончательно надежду доехать с полком на Дон, а главное, очевидно, сознавая свою ошибку в выборе проводника-предателя, благодаря которому было потеряно так много людей, он сильно нервничал и никого не замечал, сосредоточенно глядя в землю. Не заметил он даже и меня, подъехавшего к нему вплотную, и очнулся лишь тогда, когда услышал мою просьбу подтянуть ослабевшую подпругу его лошади. Верховный слез с коня и тихо сказал: