Жизнь и смерть генерала Корнилова

– Я не хочу, чтобы эта лошадь попала в руки хамов и только поэтому ее продаю. Пожалуйста, господин офицер, берегите ее! – говорила хозяйка плачущим голосом, когда из конюшни выводили купленную мною лошадь.

– Хан Ага, и это араб? – спросил один из джигитов, понимавший толк в лошадях, сделав большие глаза при виде «араба».

– Если, Ага, этот конь араб, то мой вдвойне араб! – говорил джигит, смеясь над выбором полковника Эргарта. – Жаль, что здесь нет самого бояра: он никогда бы не заплатил эти деньги, да, наверное, и не купил бы эту лошадь, так как, я думаю, он понимает толк в лошадях.

Лошадь эта была серой масти в яблоках, роста маленького, но жирная, что, очевидно, и привлекло внимание полковника Эргарта. Пока лошадь выводили и разыскивали попону, чтобы покрыть ее, я пошел в дом, чтобы расплатиться с хозяйкой и получить расписку. Не успел я войти в дом, как туда же пришли и мужики.

– Дозвольте к вам войтить и побеседовать с новоприбывшими! – сказал один из мужиков, стоя у порога столовой.

– Господи, когда мне будет покой от этих дураков? – шепотом сказала хозяйка, идя к ним.

– Что вам надобно от меня? Почему вас интересует мой дом вообще в последнее время?

– Нам надобно узнать об этих господах, которые, говорят, едут и грабят мирных жителей по дороге. Это правда, хозяйка? – спросил стоявший впереди мужик.

– Господа, да это совсем не они, а большевики, которые успели проникнуть во все деревни! – ответила хозяйка.

Желая узнать, в чем дело, и я подошел к пришедшим.

– Нам надобно узнать, что вы за люди и куды путь держите? – спросил меня тот же мужик.

– Мы казаки Дикой дивизии. Сейчас за нами движется сюда сорок тысяч казаков. Им нужны квартиры и фураж для лошадей. Я, как квартирьер, еду вперед, чтобы приготовить квартиры и все необходимое для дивизии. В доме этой дамы я отвожу квартиру для моего начальника дивизии.

– Сколько вы говорите? Сорок тысяч? Боже мой, как много! И все сюда едут? – перебил меня пораженный мужик, которого начал тащить за полушубок стоявший сзади его товарищ, как бы говоря: «идем отсюда поскорее, это не они».

Заметив это движение, я, повысив голос, приказал:

– Идите сейчас же в вашу деревню и передайте старосте, чтобы он немедленно явился сюда ко мне. Я хочу ему отдать распоряжение относительно приготовления квартир и корма для дивизии. Да пусть поторопится. Наш начальник дивизии – злой. Если к завтрашнему утру не будет все приготовлено, то он старосту может повесить!

– Спроси, Иваныч, зачем их сюда несет?! – просил какой-то старик с рыжей бородой разговаривавшего со мной мужика.

Последний поспешил заявить, что староста он и что постарается приготовить поскорее все требуемое.

– А нам передали иначе… Стало быть, это неправда! Говорили, что Корнилов, атаман шайки, убежал из Быховской тюрьмы и что надобно его поймать, а если нельзя, то его банде всячески мешать, не давая им ни корма, ни ночлега. А ежели кто окажет сочувствие, то тому смерть.

– Наша дивизия-то и идет ловить его! – сказал я.

– Ежели это так, то надобно помочь, робята. Когда, говоришь, барин, ваши-то приедут? – И, узнав, что завтра, староста поспешил в деревню.

Воспользовавшись уходом мужиков, я хотел поскорее уехать, но не мог, так как лошадь оказалась не подкованной. Пока нашли кузнеца, пока уломали его, пообещав пять целковых, и пока подковали передние ноги, стало садиться солнце. Когда все было готово, в имении опять появился какой-то тип, по виду бывший солдат, который мне заявил:

– Вы отсюда не уедете, так как по всем признакам и по тому, что передали нам по телефону, вы принадлежите к отряду Корнилова, бежавшего из тюрьмы. Староста с мужиками сейчас придут сюда.

Предвидя, какой разговор предстоит мне со старостой, я, быстро попрощавшись с хозяйкой, приказав джигитам садиться и захватить купленного коня, сказав пришедшему: «Я сам поеду к твоему старосте!» – и пустив лошадей рысью, мы направились к мосту, который отделял деревню от леса.

– Стой! Староста – направо! – кричал нам вслед пришедший, но мы, не обращая внимания, продолжали путь в том же направлении.

Спускались сумерки. Мороз с каждой минутой становился сильнее. Снег комьями летел из-под копыт лошадей.

– Стойте, дьяволы! Стрелять будем! – раздались голоса справа у моста, где виднелись какие-то фигуры, шедшие, очевидно, арестовать нас или захватить мост, чтобы пресечь нам дорогу.

Вместо ответа, пришпорив сильнее коней, мы помчались стрелой по плохому деревянному обмерзшему мосту. Сзади нас раздалось два выстрела. Какие трудности мы преодолели с арабом в эту минуту, одному Аллаху известно! Услышав выстрелы, он заметался из стороны в сторону, то порываясь вперед, то пытаясь вырваться, то становясь на дыбы.

– Мамет, держи крепко! За рекой мы спасены! – кричал я джигиту, увидя эту картину.

Туркмен, обмотав обе руки веревкой, на которой он вел араба, выпустив поводья своего коня, мчался за мной, таща изо всей силы обезумевшего от страха араба.

Проскочив мост, мы скрылись в лесу, где поехали шагом.