Жизнь и смерть генерала Корнилова

Верховный сидел молча, задумавшись над картой. Мужик принес картошку и поставил ее вариться. Солнце скрылось за тучами, подул ветер и пошел снег. За самоваром в теплой хате было так хорошо и уютно, что клонило ко сну. Самовар равномерно шипел на столе, обдавая всех присутствующих паром. Была тишина, нарушаемая бурлением воды, кипевшей в горшке, в котором варилась картошка. Вдруг на дворе перед окном, где сидел Верховный, послышались детские голоса, спрашивающие, где хата генерала Корнилова. Желая выйти, чтобы узнать, в чем дело, я открыл дверь хаты и на пороге столкнулся с маленьким кадетом, спрашивающим разрешения войти. Получив разрешение и войдя в хату, он обратился к Верховному со словами:

– Ваше Высокопревосходительство! Узнав, что Вы проехали из Быхова до Суража благополучно, мы пришли от души поздравить Вас и пожелать Вам дальнейшего счастливого пути. Наши родители не могли это сделать, так как Вы безостановочно проследовали через город.

Широко открыв глаза от удивления и выслушав до конца малыша, Верховный, улыбнувшись, спросил:

– Вы что, одни сюда пришли? И откуда вы узнали, что я остановился здесь?

– Я узнал от Ваших людей, что Вы остановились здесь, и сюда пришел не один, а с другими. Разрешите и им войти?

– Конечно, конечно! – ответил Верховный, улыбаясь, все еще не приходя в себя.

Вся изба вмиг наполнилась детьми, одетыми по праздничному и с цветами в руках, которые они по очереди подносили Верховному. Тронутый этим, Верховный, поцеловав кадета и одну маленькую девочку и посадив их к себе на колени, спросил:

– Откуда вы узнали, что я – Корнилов?

– Узнали мы об этом от своих родных, и кроме того, в доме каждого из нас есть Ваша карточка! – отвечали они.

– Вас Керенский посадил в карцер? – спрашивала одна девочка и, не успев получить ответ, задавала другой вопрос: – А зачем Вы сели?

– Ведь Вы больсой! – удивлялась другая.

Верховный, краснея, хохотал и, обернувшись в мою сторону, сказал:

– Слышите, Хан?! – и немного погодя, лаская кадета, вздохнул и с влажными глазами добавил: – А он с Юрика будет, Хан?

– Нет, а Вы сказите, поцему Вас «он» посадил в карцер? – настойчиво повторяла девочка, не получив ответа на прежде заданный вопрос.

– А потому, что я не выучил свой урок! – ответил Верховный.

– А зачем Вы не приказали Вашему денщику выпороть Керенского? – спрашивала другая.

Услышав это, Верховный расхохотался.

– Фу, как я не люблю Керенского! – надув губки, произнесла девочка, интересовавшаяся арестом Верховного.

– Бог его накажет за это! – произнес серьезно кадет.

– Дай Бог, дай Бог! – повторили хором дети, складывая ручонки как бы перед молитвой.

За разговором с детьми мы не заметили, как прошло время, назначенное для отдыха. Не допив чая и положив горячие картошки в карманы, простившись с детьми, мы двинулись дальше.

– Счастливого пути, счастливого пути! – кричали дети нам вслед, махая ручонками и платками.

– Какие прелестные создания! Как легко становится на душе после беседы с этими чуткими и чистыми созданиями! – сказал в пути Верховный, поворачиваясь ко мне.

Долго он не мог забыть светлую минуту прихода детей, понявших своей чистой детской душой незаслуженные страдания великого патриота.

Отъехав немного от последней остановки, Верховный приказал командиру полка выслать разъезд к железнодорожной станции Унеча с целью выяснить, есть ли там какие-нибудь воинские эшелоны, если же их там нет, то отвести на станции квартиры для полка.

По назначению командира полка в Унечу должен был поехать с двумя взводами совсем неопытный в военном деле брат начальника пулеметной команды, прапорщик Рененкампф. Вызвав его к себе, Верховный приказал:

– Прапорщик Рененкамф, по приезде в Унечу вы немедленно донесите мне, есть ли там воинские части, и если есть, то когда они прибыли. В случае отсутствия частей отведите там квартиры для полка. Кроме того, заняв станцию, порвите телеграфные провода и на всех перекрестках дорог поставьте маяки.

Маяки эти должны были быть поставлены для того, чтобы мы могли, не прибегая к посторонней помощи в разыскивании дороги, свободно ехать. Предполагалось, что к Унече мы подойдем уже поздно.

День клонился к вечеру. Дул пронизывающий сильный северный ветер, бросая в лицо путникам тучи снега. Желая согреться, люди слезли с лошадей и пошли пешком. Верховный и я, слезши с лошадей и повернувшись боком к ветру, тоже пошли пешком. Идя, заговорили мы о Юрике, о семье и о жизни в Быхове и вообще говорили обо всем, чтобы, как говорят туркмены, «резать дорогу». Пройдя пешком версты три-четыре и съев по две картошки, мы решили сесть на лошадей. Остановились. Верховный, глядя вдаль и как бы вспомнив что-то забытое, сказал:

– Одно меня беспокоит, Хан, благополучно ли доехал генерал Деникин на Дон? Очень будет жаль, если он попадет в руки большевиков.

На усах висели ледяные сосульки.