Жизнь и смерть генерала Корнилова

– Откуда и куда путь держите, господин генерал, в такое тревожное время, если это не секрет? – спросил старик еврей, когда его жена удалилась на кухню.

– Домой едем! – ответил, как бы нехотя, Верховный.

– Домой? Это хорошо! Это очень хорошо! – одобрил старик.

– Скажите, какие новости доходят до вас из Могилева? – спросил Верховный.

– Какие новости? Кровавые, кошмарные! – ответил старик.

Верховному интересно было узнать, занят ли Могилев большевиками, и вообще всякие сообщения о Могилеве интересовали его.

– Говорят, что позавчера матросы убили генерала Духонина! – поразил нас старик.

Перекрестившись, Верховный произнес:

– Мир праху твоему, Николай Николаевич! Дождался-таки! Не слушался меня, а ведь я его предупреждал об этом. Жаль, хороший генерал был! – закончил Верховный и глубоко вздохнул.

В это время из кухни показалась дочь хозяина, очевидно, помогавшая матери в приготовлении обеда. Она была до такой степени красива, что я буквально окаменел от восхищения и пришел в себя лишь от громкого голоса Верховного, говорившего:

– Довольно, Хан, довольно есть ее глазами!

– Вы едете из Быхова? – спросила она, поднося Верховному тарелку хорошего борща.

– А вы откуда знаете, что я еду из Быхова? – удивленно спросил ее Верховный.

– Вы – генерал Корнилов, если не ошибаюсь? – спросила она, прямо глядя ему в глаза и не отвечая на вопрос.

– Нет! – ответил Верховный, подмигивая мне и ожидая, что скажет она дальше.

– Нет, вы тот генерал Корнилов, который невинно пострадал и был заточен Керенским в тюрьму, – твердо произнесла она.

– Нет, сударыня, вы ошибаетесь! Я только начальник отряда. Откуда вы изволили взять, что я генерал Корнилов? – шутил Верховный.

– Нет, генерал, я вас хорошо знаю, – сказала она, с радушием угощая нас.

– Откуда же вы все-таки меня знаете? – поинтересовался Верховный.

– Вот откуда я вас знаю! – сказала она, подавая Верховному фотографическую карточку, где он был снят на вокзале во время своего приезда на Московское совещание. На этой фотографии корниловцы несли Верховного на руках.

– О, она у нас молодчина! Все знает! – говорил старик, любуясь дочерью.

– Теперь нужно сознаться, ибо доказано документально, что я Корнилов, – улыбнулся Верховный.

– Сперва у меня над головой в спальне висел портрет Керенского, но после того, как он вас заточил в Быховскую тюрьму, вы заняли его место.

– Ах, вот как! А чем же объяснить такую перемену? – спросил Верховный.

– Он предал вас, а вместе с вами и нас!

– То есть кого «нас», барышня? – удивился Верховный.

– Нас, бедный люд! – ответила она.

– Соня, ты лучше сыграй им что-нибудь, а то ты опять начнешь увлекаться своими героями! – вмешался отец.

– Ах, папа, вы всегда не даете мне возможности вдоволь наговориться с людьми, которыми я дорожу. Их у нас так мало всегда бывает! – рассердилась Соня.

– Ну, не злись! Я только боюсь, что ты со своим разговором утомляешь господина генерала, а он и без того устал! – возразил отец.

– Вы, господин генерал, нас извините за нашу хату: мы люди бедные. Здесь есть хаты богаче, но все хозяева сбежали, узнав о приходе вашего отряда. Кто-то из деревни в деревню передает, что едет главарь шайки Корнилов, бежавший из Быховской тюрьмы, который забирает богатых купцов, чтобы потом взять с них богатый выкуп. Вот все и разбежались. Когда приехал ваш офицер для подыскания квартир отряду, то я послал Соню сказать ему, чтобы он для вас взял квартиру у нас.

– Да, да! Я об этом просила вашего офицера! – поддержала отца Соня.

– Господи, если бы все русские так понимали, как они! – тихо проговорил Верховный и, взявшись обеими руками за голову, задумался над картой.

Через некоторое время пришел командир полка, чтобы получить маршрут движения на следующий день и для посылки квартирьеров на те места, которые намечал Верховный. Желая отвлечь внимание Сони, которая засыпала его вопросами, мешая разговору с Кюгельгеном, Верховный обратился ко мне:

– Хан, дорогой, спойте что-нибудь барышне!

Соня, ухватившись за данную мысль, начала также просить меня спеть что-нибудь. Сначала я удивился просьбе Верховного, понимая его просьбу в буквальном смысле, так как никогда в жизни ни на чем не играл и не пел, но,задумавшись на мгновение о просьбе Верховного, я сразу понял, о каком пении он меня просил. Уютно устроившись с Соней на диване, мы так увлеклись разговором, что не заметили, как Верховный, окончив свою работу, подошел к нам.

– Ну, барышня, нравится вам пение моего Хана? – спросил Верховный Соню, глядя на нее с улыбкой.

– О да, генерал, он удивительно живо и красиво умеет рассказывать! – ответила Соня.

Хорошо отдохнув и вдоволь поевши, мы собирались выступить дальше, когда симпатичный и гостеприимный старичок, подойдя к нам, передал мне какой-то сверток со словами:

– Это господину генералу и вам от Сонечки!

– Как жаль, что вы так скоро уезжаете и как счастливы мы были принять в нашем доме такую великую личность, как вы, господин генерал! – говорил старичок еврей, провожая нас.