Жизнь и смерть генерала Корнилова

Проехав верст тридцать и развернув сверток во время привала, я нашел в нем большую жирную курицу, вкусно приготовленную с чесноком, шесть яиц, хлеб и даже соль, положенную заботливой рукой Сони. Подарок пришелся нам кстати, и мы уничтожили его дочиста, благодарно вспоминая Соню.

Хитрый купец

Чем дальше мы ехали, тем больше встречали недружелюбие со стороны жителей деревень, через которые приходилось проезжать. Все жители шарахались от нас, не желая давать ничего, даже за деньги. Как только мы выезжали из какой-нибудь деревни, так из нее сейчас же передавали в другие деревни о том, что едет шайка Корнилова, которой не надо ничего давать, а всячески ей препятствовать во всем. При въезде в деревню мужики безмолвно и злобно исподлобья смотрели на нас, толпясь по обеим сторонам улицы, и большинство из них даже не здоровалось с нами. На их лицах я читал: «Поезжайте, такие-сякие! Все равно далеко не уедете. Вот на днях вас всех переловим, и эти жеребцы, которые сейчас так танцуют под вами, будут пахать нашу землю, а ваши ятаганы пойдут на серпы!»

Молча и злобно смотрели мужики, тая ненависть к нам. Через два дня езды после деревни, где нас так радушно встретил еврей, мы остановились на дневку в новой деревне, жители которой при нашем появлении большей частью убежали. Быстро соскочив с лошади, я отправился отыскивать хату, предназначенную для Верховного. Хата была большая, но нетопленная. На мой вопрос, где хозяин, жена его ответила, что он уехал по делам в Сураж. Пришлось самому растопить печку, и когда вошел Верховный, я, поставив парных часовых, сам побежал искать провиант, чтобы приготовить еду, ибо что бы я ни спросил у хозяйки, она отвечала отказом.

После долгой и утомительной дороги голодные и измученные джигиты, встретив такой прием, выходили из себя. Пришлось собственными силами носить воду, добывать Бог ведает откуда дрова, готовить самим обед, да еще заботиться о размещении лошадей в тепле и приискании для них корма. Вся эта бестолковщина и суета нервировала людей, и без того усталые нервы остро реагировали на всякий пустяк. Люди ссорились из-за мелочей. Видя недружелюбное отношение населения, халатность начальствующих лиц полка к своим обязанностям, холод и голод, причиненные этим для джигитов, Верховный начал тяжело задумываться. Каждый день он узнавал о том, что джигиты начали отставать от полка. То оказывалось, что в полку много лошадей с набитыми спинами и потерянными подковами, которые не могут идти дальше, то жители не хотят продать ни за какие деньги нужных вещей, лошадей, провиант как для людей, так и для лошадей. Все это сильно отражалось на Верховном, и он уже не надеялся при таких обстоятельствах добраться с полком на Дон.

В те дни, когда второй эскадрон шел в головном отряде, Верховный несколько успокаивался, ибо видел и людей хорошо одетых, и хорошую внешность лошадей, и все это было благодаря заботам не на словах, а на деле командира эскадрона ротмистра Натензона. Джигиты его эскадрона имели все необходимые теплые вещи, включительно до бурок и перчаток. Будучи всегда сытыми и тепло одетыми, они чувствовали себя довольными и любили и гордились своим командиром. Когда кто-либо из джигитов жаловался на то, что сегодня они выступили без чая, то другие говорили ему:

– Что ты, чернолицый, разве в Ахале мать тебя каждый день белым хлебом кормила? Ты забыл, что твой отец выезжал в долгий путь, в аламаны, с горсточкой пшеницы в кармане?! Не забывай, что ты сын туркмена и находишься сейчас в походе. Если ты один день нашел что-нибудь съестное, то благодари Аллаха за это три дня. Вспомни нашу пословицу, говорящую: «Мучения путника равносильны мучениям грешника в аду, как бы путь ни был легок».

Если кто-либо из джигитов других эскадронов обращался к своему вахмистру за чаем, сахаром или табаком, то тот отвечал ему:

– Ты что воображаешь! Что твой командир – Натензон?

Несмотря на тяжелую в общем обстановку, туркмены не теряли бодрость духа и верили Уллу бояру.

– Это, Хан, ничего, что дорога тяжелая, – говорили они, когда я приходил побеседовать с ними. – Потерпим еще несколько дней, довезем бояра благополучно на Дон, а там Аллах даст и мы уедем в Ахал. Только бы довезти его благополучно, больше нам ничего не надо.

То же самое туркмены говорили и Верховному, когда он сам разговаривал с ними.

После таких разговоров настроение Верховного улучшалось, и он говорил мне:

– Хан, если бы у меня была дивизия таких джигитов, конечно, не с такими начальниками, как Кюгельген, Эргарт и К^о, то я бы мог многое сделать!

Но эти хорошие минуты быстро улетучивались с появлением Эргарта или Кюгельгена. Оба эти господина портили настроение Верховному – каждый по-своему. Кюгельген раздражал Верховного, как плохой командир полка, но и только, в то время как Эргарт изводил его своей назойливостью и сплетнями.