Жизнь и смерть генерала Корнилова

– Черт знает, Хан, какое у вас в полку начальство! И как этот полк существовал до сих пор при таком отношении господ офицеров к бедным джигитам – я понять не могу! Не мог же в самом деле я, сидя в Быхове и имея массу других забот, кроме ежедневного разбора ссор и сплетен офицеров вашего полка, заниматься одеванием и кормлением джигитов? Командир и все офицеры полка знали о предстоящем походе и обязанность каждого из них была узнать, есть ли у джигитов все необходимое, и если нет, то сообщить об этом мне. Они не сделали этого и вывели людей раздетыми! Это упущение начальников я понимаю не как нежелание идти в поход, а как желание вооружить всех туркмен против меня, так как каждый из них может сказать мне: «Бояр, ты ведешь нас в такой сильный мороз совершенно раздетыми. Мы не можем идти дальше, а потому прощай!» И конечно, они имеют полное нравственное право сказать и сделать это, а я ничего не могу возразить им благодаря преступному отношению к делу этих господ, на которых когда-то я так надеялся! – говорил Верховный, когда я принес ему чай. Я предложил чай Верховному.

– Ничего я не хочу, Хан, – отказался он от чая и, взявшись обеими руками за голову, глубоко задумался.

Потом, как бы вспомнив что-то, он обратился ко мне:

– Хан, голубчик, почему вы не предупредили меня об этом в Быхове? Разве вы не знали?

– Ваше Высокопревосходительство, помните, в Быхове я доложил вам ответ командира полка, который говорил, что все необходимое для похода он достанет? Потом вы сами знаете, что было возложено на меня. Дело снабжения полка вещами не входило совсем в круг моих обязанностей.

– Да, да я вас понимаю, Хан, вы правы!.. Если бы это произошло в другое время, то всех этих господ я, не задумываясь, отдал бы под суд! – произнес, немного подумав, Верховный, не отрываясь от окна, через которое он видел джигитов, которые обмотав свои руки и шеи разноцветными тряпками и платками, били друг друга по спинам кулаками и прыгали, желая согреться до костра, который еще не был зажжен.

– Ваше Высокопревосходительство, я надеюсь, что джигиты не оставят вас, несмотря на все тяжелые условия. Скорее они оставят виновников их плачевного состояния. Они верят вам и любят вас! – сказал я в ответ.

– Знаю я, Хан, что они мне верят и любят, но мне-то стыдно перед ними, – произнес Верховный, все глядя в окно.

Надо заметить, что, начиная от командира и кончая младшим офицером полка, конечно, за исключением всего второго эскадрона и офицеров-мусульман, никто не хотел этого похода и не готовился к нему, думая, что он не состоится вследствие нежелания джигитов. Один только второй эскадрон был готов к походу в полном смысле этого слова. При моих разговорах с полковниками Эргартом и Кюгельгеном относительно предстоящего похода они мне говорили:

– Неужели твой генерал серьезно решится на такой рискованный шаг? Тогда полк погиб!

Такая неуверенность, халатное отношение к своим обязанностям и незнание настроений и психологии своих подчиненных и были причиной гибели джигитов славного Текинского полка.

Вошел хозяин имения и принес завтрак. Верховный поинтересовался, сколько верст отсюда до Могилева.

– 90 верст! – ответил хозяин.

Попрощавшись и расплатившись с гостеприимным хозяином, мы двинулись дальше. Проехав без остановки весь день, до заката солнца, приблизительно в пять часов вечера мы остановились в одной деревне на ночлег. В деревне нас встретили радушно и приняли нас за черкесов. Приехали мы измученные, мокрые и голодные, так как пройденный путь был очень тяжелый. В одном месте в лесу мы встретили огромное торфяное болото, затянутое льдом. Верховный провалился вместе с лошадью, желая проехать через него, и остался жив лишь потому, что мощный жеребец вынес его на другой берег. После этого Верховный приказал рубить лес и проложить мост через болото, по которому все прошли, намокнув, однако, до костей.

Разместившись по хатам в тепле после тяжелой дороги, мы почувствовали себя счастливыми. Пока одежда Верховного сушилась у растопленной печи и вскипал самовар, я пошел к джигитам, чтобы побеседовать с ними и посмотреть, как они разместились. В одной из хат за самоваром я застал мирно беседующих джигитов, пригласивших меня пить с ними чай.

– Бэ, бэ, ну и холод был сегодня! Да переход тоже хорош! Таких переходов мы и на войне не делали! – проговорил один из джигитов.

– Ай, чего жаловаться, скоро у всех будут теплые вещи. бояр приказал покупать нам полушубки. Ведь это правда, Хан Ага?! – спросил другой.

– Бояру стоило взглянуть один раз на нас, чтобы узнать, что нам холодно. Это не Кюгельген и не Эргарт! – добавил третий.

Хозяин хаты, пожилой мужик, радушно угощавший джигитов чаем, очевидно, наскучив слушать туркменскую речь, прервал нас вопросом:

– Откедова и куды путь держите, добрые молодцы?

– Не ходят железные дороги, а чтобы долго их не ждать, сели на своих лошадей и давай домой! – отвечал кто-то на плохом русском языке.

– Ай да молодцы, ай да молодцы! Ну, что таперича, видать война-то окончена? – интересовался старик.