Жизнь и смерть генерала Корнилова

Заранее извиняюсь, что пишу Вам без Вашего разрешения. Я не имел возможности, за неимением времени, лично представиться Вам во время моего приезда в полк. Сейчас же пишу Вам, ввиду того что к этому меня вынуждают обстоятельства. Я надеюсь, что Вы, поняв меня, по мере сил своих пойдете навстречу.

Дело, видите ли, в следующем. Состоя с первой половины июля 1917 года близко к генералу Корнилову и той политической обстановке, в которой протекала его деятельность, я, совместно с джигитами, решил не покидать его, обвиненного господином Керенским в измене и заключенного в тюрьму. Джигиты дали мне слово, а я генералу Корнилову – не покидать его до тех пор, пока жизнь его не будет вне опасности, которая грозит со стороны его врагов и черни. Джигиты мною подготовлены и в курсе дела. Они любят и привязались к генералу Корнилову, как и он к ним.

Я прошу Вас, господин Ротмистр, как истинного текинца и брата по вере, помочь мне, доведя до сведения всех родителей джигитов о высокой роли, взятой на себя их сыновьями. Я глубоко уверен в том, что каждый истинный сын Ахала, верный традиции своих славных предков, не позовет своего сына домой в такой час, когда кругом измена и предательство, а терпеливо и спокойно ожидая, даст ему возможность довести взятую на себя задачу до конца и вернуться в Ахал подлинно благородным сыном благородного отца.

Уважающий Вас Хан Хаджиев. 15 октября, 1917 г. Могилев».

Другое письмо, подобное первому, я послал Ураз Сердару.

Это была последняя попытка отстранить текинцев от Верховного. Господин Керенский мог бы придумать еще и другие планы, но близкое выступление большевиков и боязнь уже за себя самого не дали ему осуществить их. Мы оставались около Верховного, несмотря на все трудности и препятствия.

Здесь я хочу отметить один из вечеров и указать на то, как верные Уллу бояру текинцы жили одной мыслью с ним и радовались, когда радовался и бояр. Всякая новость извне, будь она хорошая или плохая, одинаково волновала и бояра, и туркмен.

Однажды поздно вечером, как всегда, я привез письма, газеты и журналы. К этому времени все узники уже обжились и настроение их улучшилось. Среди привезенных мною газет оказался один номер газеты «Русь», издававшейся А.А. Сувориным в Петрограде. Эта газета и явилась причиной радости узников, поднимая настроение и бодрость своим содержанием. Читая ее, узники чувствовали себя не совсем одинокими и радовались, что в такое тяжелое время всеобщей купли-продажи в России нашелся честный человек, понявший, за что томятся узники в Быхове, и не побоявшийся всенародно обвинить в их заключении главу русского правительства, назвав его полным именем.

На первой своей странице «Русь» огромными буквами печатала, называя Керенского полным его именем, и советовала ему, пока не поздно, ехать в Быхов и на коленях просить прощения у русского патриота генерала Корнилова.

Должен сказать, что в этот день на вокзале газету «Русь» буквально рвали из рук продавщицы. Захватив газету, я отошел в сторону и начал читать ее. Недалеко от меня стояли два солдата. Один из них читал тоже газету «Русь». Прочтя первую страницу, читавший, обращаясь к своему товарищу, сказал:

– Глянь, товарищ, Керенского называют изменником и советуют ему ехать в Быхов и на коленях просить прощения у русского патриота генерала Корнилова.

– Ничего не разберешь, кто виноват, кто прав. И не нам судить. Заверни-ка, товарищ, газету – на курево пригодится! – ответил другой.

А у выхода из вокзала я услышал:

– Ах, мерзавец! Посмотрите-ка, как смел Суворин нашего Керенского обзывать так? Зачем Керенский это допускает?! Отчего не арестует и не пошлет редактора к его друзьям-патриотам?! – с жаром говорил какой-то тип в кепи, брызжа слюной и в азарте сбивая свою кепи на затылок.

– Ша! Не все ли тебе равно, Моше, что Суворин будет кричать в Петрограде или Быхове? Разве ты не знаешь этих людей? Чем больше они кричат, тем больше портят свои дела! Ну так пусть себе кричат! Иди ты сам себе, а Суворин сам себе! Все равно ему никто не даст шесть копеек за его газету (газета стоила 5 копеек). Скажешь, что я говорю неправду? – резонно заметил другой пожилой господин, отводя горячившегося в сторону.

– …Можете себе представить, Иван Феодорович! Это уж слишком смело сказано! Не знаю, как на это будет реагировать Саша Керенский?! Ай да молодец Суворин! Честный человек. Когда вся гнилая интеллигенция, потеряв голову, бежит за этим адвокатишкой, льстя ему и продавая свою совесть и честь, нашелся единственный человек, который после Корнилова называет Керенского своим именем. Дай Бог таких честных людей, как Суворин, побольше! – говорил какой-то солидный штатский господин, обращаясь к своему спутнику – полковнику.

Быховцам «Русь» понравилась всем, и Верховный несколько раз повторял: «Молодец Суворин! Не ожидал! Как вам это нравится?» А Реджэб, одним ухом слышавший чтение этой газеты, прибежал ко мне и, стараясь передать содержание ее по-русски, говорил: